Читать книгу "Кровавое безумие Восточного фронта - Хельмут Нойенбуш"

Этот снимок сделан у стены того же жилого дома в Урицке. 18 августа 1943 года генерал Холле, командующий 126-й пехотной дивизией от имени фюрера и Верховного главнокомандующего вермахта вручил мне Железный крест 2-го класса

После возвращения из отпуска все подъездные пути к передовой, а также траншеи и ходы сообщения находились под интенсивным обстрелом русской артиллерии. А в ясную погоду русские обстреливали нас уже из крупнокалиберных орудий (до 42 см) из Кронштадта. У нас в тылу тоже были развернуты тяжелые железнодорожные орудийные установки. На участке 2-го батальона 422-го пехотного полка русские предприняли минирование на подходах к нашей выдвинутой вперед позиции. Однако воздушная разведка своевременно доложила нам об этом, и пришлось переносить позиции. Сначала последовал взрыв огромной силы, а потом началась пехотная атака, надо сказать, безрезультатная.

Уже довольно долго стояли заморозки, не заставил себя ждать и снег — русская зима заявляла о себе. Всех охватило недоброе предчувствие — явно назревали грозные события.

Наши землянки отапливались самодельными печами, дрова в которых сгорали очень медленно. На электростанции, расположенной поблизости на нейтральной полосе, имелся в наличии и первоклассный антрацит. В туманные ночи какое-то время мы таскали уголек, хотя это было небезопасно. Но потом русские заминировали участок нейтральной полосы возле электростанции, и на рейдах за антрацитом пришлось поставить крест.

Где-то в той самой бывшей немецкой колонии мы обнаружили старые одноконные сани. У нашего командира родилась идея: доставить из обоза нашу Лизхен, запрячь ее в сани и в лучших петербургских традициях прошвырнуться до КП полка, там, небось, все глаза выпучат — мол, откуда у батальона новое боевое транспортное средство? Командир заправски размахивал кнутом, мне, как посыльному, дозволялось ехать стоя на запятках — точнее, на полозьях саней. Это стало для меня единственной в своем роде забавой среди зимне-осенней фронтовой тоски. Боевые действия на тот период ограничивались отражением атак русских штурмовых групп, в первую очередь на участке у «Красных развалин».

Между тем, множились признаки подготовки Красной Армией грандиозного зимнего наступления. Нам даже выдали добротную зимнюю одежду. Каждый солдат получил толстые шерстяные кальсоны, толстые стеганые штаны на ватине и в довершение ко всему — белые маскировочные штаны. Каски были закрашены тоже белой краской. Под каску надевалась шерстяная шапочка. Кожаные сапоги для этих климатических условий явно не годились, посему нам раздали, неподшитые русские валенки, то есть без подошвы. На тело мы надевали шерстяную фуфайку, поверх нее вязаный свитер, а потом уже и форменный френч. Затем натягивали куртку на ватине, к которой пристегивался маскхалат. На руки — меховые трехпалые перчатки, не мешавшие стрельбе.

На этой фотографии у Хельмута Нойенбуша вид недовольный. Чему удивляться — ведь я был одним из немногих из нашей роты, кто уцелел после кровопролитного сражения за Синявинские высоты

В таком зимнем обмундировании уже можно было и поспорить с холодами. Вот только справлять нужду во всей этой роскоши было крайне затруднительно: приходилось оперировать с четырьмя видами штанов. Сомнительное удовольствие, в особенности если пуговицы приходится расстегивать задубевшими на морозе пальцами.

На Рождество и под Новый 1944 год происходили перестрелки с использованием трассирующих пуль, только 24 декабря стало относительно спокойно. В нашей землянке мы соорудили подобие рождественской елки и, усевшись вокруг нее, стали распевать знакомые песни. Караул сменялся по очереди, мы, стоя под усыпанным звездами небом, имели возможность наблюдать восхитительное зрелище — северное сияние. Наша полевая кухня даже приготовила каждому пудинг. Дни на 30-м градусе северной широты в эту пору были очень короткие, к 15 часам уже темнело. Мороз пока что был вполне переносим.

Сразу после Нового года в наши окопы явились солдаты спецподразделения связи и стали прокладывать толстый кабель с резиновым защитным слоем. С помощью специального оборудования стало возможным прослушивать телефонную связь противника в районе фронта. Вскоре выяснилось, что широкомасштабное наступление Красной Армии назначено на 15 января 1944 года.

Глава 9. Начало крупномасштабного наступления русских за освобождение Ленинграда 15 января 1944 года. Ожесточенные арьергардные бои с частыми вклинениями танковых сил русских, отрезающих пути отхода. Первое столкновение с напалмовыми бомбами американской авиации. Отсутствие еды. Первое ранение 25 января 1944 года.

За день до начала упомянутого наступления мы оставили передовые позиции у Лиговского канала, северной ложбины и набережной, так что традиционная артиллерийская подготовка перед началом наступления нас уже не застала. На участке справа от нас действовала испанская «Голубая дивизия» (170-я пехотная). Здесь Красная Армия и сумела организовать главный прорыв. Наступление началось по всему фронту под Ленинградом, а также из Ораниенбаумского котла. Мы располагали на данном участке слабыми силами в составе 9-й и 10-й полевых дивизий люфтваффе, боеспособность которых была низка. Противник легко осуществлял прорывы, бросая в бой крупные силы танков. Мотопехотный батальон был тотчас же переброшен на грузовиках к ораниенбаумской бреши, но уже не смог сдержать наступавшего противника: у нас отсутствовали необходимые для отражения танковой атаки штурмовые орудия. Танковый разведывательный дозор русских блокировал на нескольких участках наши пути сообщения. Мы тогда здорово переполошились — еще бы! Вдруг оказаться отрезанными от своей дивизии. Но, к счастью, у нас осталась переносная радиостанция, по которой мы и сообщили о нашем местоположении. Увы, но наших доблестных люфтваффе и в помине не было, так что остановить мощную атаку врага было нечем.

Ночью роты маршировали по заснеженным равнинам, днем рассредоточивались в оврагах для обороны. Провианта больше не осталось, и «железный рацион» (маленькая банка мясной тушенки) тоже был съеден. Те, у кого еще оставались сухари или краюха промерзшего солдатского хлеба, довольствовались ими. Холод лишь усиливал чувство голода, делая его невыносимым. Иногда мы, накидав в котелок снега, растапливали его на костре и готовили кипяток, чтобы хоть как-то согреться, а жажду утоляли сосульками. В каждой роте имелось 2–3 финских санок, в которые мы впрягались по двое. Первоначально в них перевозились боеприпасы и фаустпатроны, а также тяжелые ранцевые радиостанции, потом туда грузили первых тяжелораненых. Перевязать их в стужу тоже превращалось в проблему: сначала нужно было обнажить раненые участки тела, перевязать их, а затем снова укутать. Те, кто получил серьезные ранения, изначально были обречены на смерть и умирали тихо и безмолвно, лежа на санях. Мы снимали с них жетоны, забирали солдатскую книжку, а потом укладывали на обочине дорог. Саваном им служил снег которым мы и присыпали наших погибших боевых товарищей. Ох, какая же все-таки свирепая и страшная вещь — зимняя война! Могу предположить, что и русские поступали со своими тяжелоранеными в точности так же.