Читать книгу "Внутренняя красота - Маргерит Кэй"

Кресси от неожиданности подалась назад. У нее округлились глаза, она прикрыла рот рукой, другой потянулась к его руке. Джованни не стоит позволять ей взять свою руку, ему не нужно сострадание, от выражения которого она явно с трудом сдерживалась, но он все равно взял протянутую руку, и ей… стало хорошо. Никакой жалости, только сочувствие… это он еще мог вынести.

— О, Джованни, как ужасно. — Кресси отчаянно захлопала глазами. — Я не могу вообразить… я больше никогда не стану жаловаться на свою семью. Неудивительно, что вы обиделись, когда я в шутку сказала, будто желаю, чтобы мой отец был совсем другим. Я так виновата, мне очень жаль. Вы говорили, ваш отец… Он усыновил вас?

— Да. — Джованни еще крепче сжал ее руку. — Двенадцать лет я считал себя сыном рыбака. Мой отец, то есть человек, которого я считал отцом, был грубым, но добрым. Он… это он повел меня в Санта-Мария дель Фьоре. Помните, я говорил вам о ней, о церкви с галереей шепота? Он научил меня плавать. И конечно, ловить рыбу. Другие мальчики в деревне придирались к моей внешности. — Джованни вздрогнул и стукнул себя по лбу. — Мое лицо совсем не походило на лица тех, кого я называл мамой и папой, но я никогда не задавал вопросов, а мои родители и словом не обмолвились. Я думал, они любят меня.

— Джованни, конечно же они любят вас.

Эта правда тяжелым камнем легла на его плечи. Тяжелым камнем, который он так и не попытался сбросить. Да и как он мог это сделать, если факты столь очевидны?

— Кресси, они вернули меня графу. Я был еще ребенком, и они безропотно отдали меня графу.

— Нет. Джованни, я уверена, это не так. Тог, кто вырастил ребенка как своего, не расстанется с ним так просто. Такое трудно вынести. Наверное, память подводит вас.

— Мне было двенадцать лет. Я все отлично помню, будто это случилось вчера. Помню, они даже не пытались обнять меня, когда за мной приехал экипаж. Помню, на все письма, отправленные им, я получал совет больше не писать. Мой отец… мой настоящий отец… говорил, что он платил им за то, чтобы они присматривали за мной. — Джованни сглотнул, но в горле застрял комок, а груз души показался еще тяжелее. Хотя он не раз заверял себя, что все это не имеет значения, воспоминания глубоко врезались в память. Джованни прижал пальцы к глазам с такой силой, что перед ними замелькали красные искры. Но это не помогло.

Кресси прошла вдоль шезлонга и обняла его за плечи. Погладила его по голове каким-то странным скупым движением, будто хотела убрать воображаемую прядь волос. Это движение принесло ему огромное облегчение.

— Однажды вы говорили мне, — тихо сказала Кресси, — что наши мысли и наши чувства — разные вещи и между логикой и инстинктом глубокая пропасть. Я помню все так хорошо потому, что это задело чувствительную струнку в моей душе. Знаю, вы считаете, будто должны ненавидеть этих людей за то, что они отдали вас. Но целых двенадцать лет, большую часть вашего детства, вы считали их своими родителями. Было бы совершенно неестественно, если бы вы не любили их, даже если они причинили вам боль. Ради бога, посмотрите на меня. Я не уважаю своего отца, он мне не нравится, иногда я ненавижу его, но я все же люблю его. Я знаю, это чувство никуда не денется, как бы мне этого ни хотелось. Я перестала ненавидеть его. Уверяю вас, это принесло мне большое облегчение.

Кресси поцеловала его в висок, снова стала гладить по голове. Джованни почувствовал ее теплое, нежное, гибкое тело, она была женственнее обычного, несмотря на мужской наряд. Он испытал некоторое облегчение, ощущая ее близость. Ему стало хорошо.

— Я не испытываю ненависти к ним. Они были бедны, нуждались в деньгах. Я это понимаю.

— Это сущий вздор. — Кресси перестала его поглаживать и приблизила свое лицо так близко к нему, что их носы почти соприкоснулись. — Вы любили их. Вы ведь были счастливы с ними. Они тоже любили вас. Вашему отцу не надо было учить вас плавать и многому другому. Ему не пришлось водить вас в церковь с галереей шепота. Они заботились о вас, а вы любили их, как все дети любят родителей. Наверное, это было ужасно, более чем ужасно для всех, когда пришлось отказаться от вас. Самое меньшее, вы должны были испытать обиду. Ваш настоящий отец явно обладает огромным влиянием. Если он пожелал вернуть вас, сомневаюсь, чтобы его удалось бы остановить. Я уверена, они не бросили вас, Джованни, хотя и понимаю, почему вы так подумали, почему вам кажется, будто вы ненавидите их.

Откровения Кресси не всегда приятны. Больше всего Джованни восхищался ее способностью добраться до сути дела, хотя слушать ее было нелегко. Такая ясность мысли не давала возможности увильнуть от горькой правды. А насколько все обернулось бы хуже, если рассказать всю правду, как она есть? Ни за что! Джованни нежно отстранил Кресси.

— Я не испытываю ненависть к родителям, — сказал он, и это была правда.

Джованни почти чувствовал, как в голове Кресси вращаются колесики и винтики. Он уловил момент, когда она решила больше не говорить на эту тему. На долю секунды Джованни ощутил облегчение.

— Тогда расскажите мне о своем настоящем отце. О том человеке, которого вы действительно ненавидите.

Джованни невольно глухо рассмеялся, отчего она вздрогнула.

— Кровные узы. Моим настоящим отцом был человек, объяснивший мне значение кровной связи. Он — причина, по которой я так хорошо понимаю вас. По характеру он очень похож на вашего отца.

Кресси вернулась к шезлонгу и прижалась к Джованни.

— Расскажите мне все, — просила она, обнимая его за плечи.

Его локоны щекотали ей подбородок.

— Это грустная история. Кто-то другой мог бы переделать ее в сказку. Я об этом еще никому не рассказывал.

— Мне не раз приходило в голову, что сказки обычно заканчиваются трагически. Силия раньше читала нам «Золушку», любимую сказку Кэсси. Ей нравилась романтическая фантазия о том, как бедная маленькая девочка в лохмотьях выходит замуж за принца, тем не менее она думала, что Золушка скорее предпочла бы вернуть себе маму. Конечно, в то время у нас не было злой мачехи, — добавила Кресси и широко улыбнулась. — Думаю, Белла придала бы этой сказке совсем иной окрас. Однако я прервала вас. Прошу, продолжайте.

Джованни было трудно думать, когда она находилась так близко. Он высвободился из ее объятий, снова опустил голову на шезлонг и закрыл глаза.

— Однажды жил-был, — начал он, ибо ему было легче представить прошлое сказкой, нежели снова пережить все, — один богатый итальянский граф Фанчини.

Кресси устроилась так, чтобы лучше было видно лицо Джованни. Страшно потрясенная тем, что он рассказал о своем детстве, теперь она ясно понимала, почему он казался необщительным. Его бросили дважды, неудивительно, что он не допускал, чтобы ему причиняли боль. А как же та женщина, его любовница и муза? Как она могла причинить ему боль, очевидно все зная? Или ничего не зная. Ведь Джованни никому об этом не говорил. Кресси стала его первым доверенным лицом. Это кое-что да значило, даже если он не любил ее так, как ту женщину. Правда, это уже не имело значения. Она ведь не любила Джованни. Сама мысль об этом… была… Лучше даже не думать об этом!