Читать книгу "Вокруг солнца - Анри де Графиньи"

— Меня обокрали, разорили, утащили черт знает куда и вдобавок ко всему мешают мне взять с собою мое достояние! — рычал американец.

— Но поймите, — урезонивал его Шарп, — этот тюк слишком тяжел для нашего шара.

— Врете! Не хочу я ничего слышать. Оставьте тюк, слышите?

— Что у вас такое? — остановил спорящих Осипов. — Что в этом тюке, сэр Фаренгейт?

— Помилуйте, профессор, — жаловался американец. — Я хочу взять с собою несколько штук алмазов, а этот немчура мешает мне. Разве я не в праве вознаградить себя за все издержки, труды и лишения?

— Но тюк весит, по меньшей мере, шестьдесят кило! — заметил Шарп.

— Шестьдесят кило? — ужаснулся Михаил Васильевич. — Нет, сэр Фаренгейт, этого нельзя, это слишком большая тяжесть. Наш шар не поднимется.

— Поднимется, уверяю вас, что поднимется! — отстаивал свое сокровище американец.

— Да пусть берет его, профессор, — обратился к старику Сломка, — но с одним условием: если шар не поднимется, мы выбросим его алмазы вместо балласта.

— На этом условии я, пожалуй, согласен. Слышите, сэр, Фаренгейт?

— Слышу, слышу. Благодарю вас, сэр Осипов, — отозвался американец, с довольным видом укладывая тюк на дно корзины.

— Ну, а теперь надевайте скафандры, — распорядился Михаил Васильевич.

Путешественники надели водолазные костюмы и стали усаживаться в корзину. Первым вскочил Фаренгейт, потом вошла Елена со своим женихом, Осипов и Сломка. Шарп несколько замешкался.

— Скорее, — крикнул ему Осипов, наводя трубу на диск Марса.

Шарп, наконец, нахлобучил на голову шлем скафандра и направился к корзине. Только что успел он ухватиться руками за ее край, как Фаренгейт бросился к веревке, удерживавшей шар, и одним взмахом ножа перерезал ее.

Шар рванулся вверх. Несчастный астроном, ухватившись руками за борт корзины, поднялся на несколько сажень, но силы изменили ему, и он рухнул вниз, прежде чем Гонтран и Сломка успели броситься к нему на помощь.

Невольный крик ужаса вырвался у всех. Сломка и Гонтран кинулись на Фаренгейта, но было уже поздно.

— Негодяй! — крикнул вне себя старый ученый. — Что ты сделал? — Профессор забыл, что Фаренгейт в скафандре все равно ничего не слышит.

Затем Михаил Васильевич бросился к своей трубе, чтобы рассмотреть, что стало с Шарпом, но шар успел уже подняться настолько, что все старания старика увидеть на поверхности кометы фигуру Шарпа были напрасны.

— Бедный Шарп, — насмешливо сказал своему приятелю Сломка, соединяя скафандры разговорной трубкой. — Все-таки не удалось ему быть в нашей компании.

Гонтран пожал плечами:

— Что же делать? Прошлого не воротишь, и остается лишь примириться с фактом. Говоря по правде, Фаренгейт имел полное право отплатить немцу за все его каверзы.

Скоро и Михаил Васильевич, увлеченный созерцанием Марса, позабыл об участи Шарпа. Из всех пассажиров аэростата только одна Елена искренне пожалела его.

Глава XXVII НА ОДНОМ ИЗ СПУТНИКОВ МАРСА

Прошло около получаса с тех пор, как путешественники покинули комету. Увлекаемая мощной силой тяготения, она унеслась своим путем, между тем как аэростат продолжал подниматься по направлению к Марсу.

— Держитесь, сейчас мы перевернемся! — предупредил старый ученый своих спутников.

Все ухватились за борта корзины и едва успели принять эту предосторожность, как аэростат сделал отчаянный поворот вокруг своей оси.

— Мы вступили в пояс притяжения Марса? — спросил Гонтран профессора через разговорную трубку.

— Да, и вот это — Фобос! — отвечал тот, указывая рукой на небольшой кружок, блестевший на темном фоне неба красноватым светом.

— Долго мы будем спускаться?

— Я думаю, не больше часа.

Красный кружок увеличивался с каждым моментом. Казалось, не аэростат падает на поверхность его, а сам спутник Марса с головокружительной быстротой несется им навстречу.

Перегнувшись через борт корзины, они с любопытством разглядывали новый мир.

— Мы уже в атмосфере Фобоса, — сообщил дочери Михаил Васильевич, не спуская глаз с манометра, в одном колене которого ртутный столб быстро поднимался, а в другом опускался.

— Можно, значит, снять скафандры, папочка?

— Ну, нет; кто еще знает, какова эта атмосфера и можно ли нам дышать в ней? Подождем лучше высадки.

Дожидаться пришлось недолго: не прошло и четверти часа, как корзина аэростата стукнулась о твердую почву. К сожалению, путешественники решительно не могли рассмотреть, где они и что с ними делается: кругом царил беспросветный мрак.

За первым толчком скоро последовал второй, потом третий и так далее; корзину, видимо, тащило по поверхности почвы. Наконец, Сломка кинул якорь, висевший у борта корзины, и аэростат остановился.

— Ну, вылезайте! — пригласил своих спутников инженер.

Честь первым ступить на почву нового мира была предоставлена Михаилу Васильевичу, как главе экспедиции. За ним вышла Елена, сопровождаемая своим женихом. Далее следовал Фаренгейт. И вдруг, совершенно неожиданно, освобожденный от значительной тяжести груза, аэростат быстро рванулся вверх, вырвал неплотно засевший в почве якорь и исчез в темноте, унося в безоблачные пространства Сломку.

— Вячеслав, Вячеслав! — с отчаянием воскликнул Гонтран, забывая, что его голос не может быть слышен через скафандр.

Несколько минут путешественники стояли, не зная, что им сделать. Наконец старый ученый соединил свою разговорную трубку с аппаратом Фламмариона и успокаивающим тоном произнес:

— Не бойтесь за участь своего друга. Он смел, находчив и лучше знаком с аэростатикой, чем с астрономией. Наверное, через несколько времени он найдет средство спуститься вниз.

С подобным же утешением старый ученый обратился и к Фаренгейту, но практичного американца больше беспокоила участь его алмазов, чем судьба Сломки.

— Что теперь нам делать? — спросил профессора американец.

— Пойдемте вперед.

— А не лучше ли уснуть до утра? В этой адской темноте как раз сломаешь себе шею.

Михаил Васильевич усмехнулся.

— Пожалуй! — проговорил он.

Вскоре Фаренгейт, а за ним Елена и Гонтран, утомленные путешествием, крепко уснули, один только Осипов не хотел и думать о сне, углубившись в изучение поверхности Марса. Бинокль, с которым Фаренгейт никогда не расставался, сослужил астроному в этом отношении хорошую службу: через его сильные стекла Михаил Васильевич превосходно различал каналы, в разных направлениях пересекающие поверхность загадочной планеты, моря Маральди, Фламмариона, Деламбра и Беера, океан Ньютона, материки Гершеля и Коперника, острова Грина, Кассини, Секки и так далее.