Читать книгу "Царьград. Битва за империю - Андрей Посняков"

– Холопы, что ли? – пошутил протокуратор.

– Не, не холопы… Отроки и отроковицы. Многие – из приличных семей даже. Просто вот нужно им тут, на полях, поработать, немного, но нужно.

– А чьи поля?

– Колхоз «Светлый путь». Его председатель – боярин, если по-нашему – мой старый друг и по гроб жизни обязан – я ему в прошлом году билет на «Бони М» подогнал! Представляешь? А, не бери пока в голову, потом сам поймешь, что к чему. В общем, я в этом КМЛе – шеф-поваром, две девчонки у меня – Олька с Ленкой – практикантки – помощницы. Ничего такие девочки, познакомлю. Начальник лагеря – Иван Аркадьевич – человек хороший, но не из барыг, я его даже иногда побаиваюсь – уж больно честный. Однако власти его не очень-то любят, может, потому что правдивый слишком, а может, другим чем-то не угодил – в общем, преподавал он в институте, а выгнали, скатился до школы, но ничего, вылез в завучи, и вот, летом – в начальники. Хороший мужик. Мы в местной школе дислоцируемся… Да вон уже, подъезжаем!

Действительно, за разговором приятели и не заметили, как впереди показались знакомые трехэтажки Касимовки. Только их было не три, а пока две, третья – рядом – строилась. Алексей с любопытством крутил головою, одновременно узнавая и не узнавая знакомые с детства места. Вот машинный двор – трактора ухоженные, сверкающие, новенькие – МТЗ! Вот, рядом – коровник, какие-то мужики деловито перекрывают крышу, а вот и почта, выкрашенная свежей приятственно-зеленой краской, загляденье. Вот столовая, магазин – «Универмаг», клуб – тут как раз притормозили, Емельян увидел кого-то из своих знакомых, остановился, вышел поговорить, и в ожидании его возвращения Алексей рассматривал афиши: «19.00. Художественный фильм „Блеф“. В главной роли – Адриано Челентано. Цена билета 20 копеек», «17.00. Мультсборник. Цена билета 5 коп.» «Суббота—воскресенье – танцы. Начало в 20.00. Играет ВИА „Молодые сердца“. Цена 60 копеек». И внизу синими буквицами приписка – «по просьбе директора школы дети до шестнадцати лет на танцы не допускаются!». А рядом, чуть ниже – «директор…» – дальше зачеркнуто, но можно догадаться, что – «мудак».

– Вон он, Иван Аркадьевич, – усаживаясь обратно за руль, Емельян показал на моложавого человека в белой, с подкатанными рукавами, рубашке, очках в тонкой оправе и летней светло-серой шляпе. – К председателю пошел, насчет кроватей договариваться – у нас, вишь ты, коек не хватает – завхоз уволился. Вот взял, хлопнул дверью и уволился – тот еще жук был, вот Аркадьич его и попросил. Да не жалко – куркуль был завхоз-то, куркуль и жмот. Ой, до чего ж я таких людей не люблю! Ты, Алексий, теперь у нас заместо него работать будешь.

– Я-а-а?!

Вот это была новость!

– А что? Аркадьич давно меня напрягает – найди да найди честного, у тебя, мол, знакомства. Да где ж я ему найду честного-то, да еще – по знакомству? Ну вот, наконец, нашел – тебя. Ты из, ммм… скажем, с Северов, сюда к родственникам, на отдых, приехал. Отпуск у тебя большой – сорок пять суток, да еще больничный, в общем, как раз до конца второй смены, третьей у нас нет. И подработать ты бы не прочь, только вот многих документов при тебе нет, но, если нужно – придут по почте. Аркадьич тебя задним числом оформит, никуда не денется – завхоз-то ему нужен. Проверка у нас только что была, так что примерно с месяц тебя никто не тронет, а там что-нибудь придумаем, возможности, слава богу, есть.

– Завхоз, гмм…

– Ну, тиун по-нашему… или вот – ключник!

– Хорошо, не ключница!

– Хорошо! Эх, друже, чувствую, мы с тобой сработаемся! Этот ми-ир придуман не нами-и-и… Этот мир придуман не мной…

Свернув к клубу, «двоечка» бывшего палача остановилась у пожарного выхода новенькой двухэтажной школы. Весело белел кирпич, в широких окнах сияло солнце.

– Теперь вот что, Алексий, – тихо предупредил Емельян. – Ребят сейчас пока нет – в поле, Аркадьича – сам видел – тоже. Есть одна гнида – комиссар, он же старший воспитатель Ручников. Вот он тебя в таком виде сейчас увидеть не должен. И никто не должен. Потому – пробираемся с осторожностью. Готов? Ну тогда пошли.

Отперев замок собственным ключом, Емельян распахнул дверь, прислушался и, обернувшись, поманил приятеля. Вошли. Сначала, после бьющего в глаза солнышка, черный ход показался каким-то темным, мрачным, потом, когда поднялись по лестнице, сквозь большие окна снова ударило солнце. Коридор был как коридор – обычный, школьный, впрочем, каким же ему еще нужно было быть? На стенах, тут и там, были развешаны стенгазеты и плакаты – «Встретим Олимпиаду-80 ударным трудом на прополке!», «Позор лодырям и прогульщикам!», «Наши передовики», ну и так далее и в том же духе.

– Жить будешь в кабинете истории, – негромко сообщил Емельян. – Мы все тут живем, на первом, а отроки – на втором, чтоб меньше по окнам лазали. Ну все равно лазают, не уследишь, дело молодое… Тсс!!!

Он вдруг застыл, приложив палец к губам.

– Слышишь? Голоса! Ручников кого-то прорабатывает, видать, выгнать хочет. Не моих ли?

Оба прислушались к доносившимся сквозь неплотно прикрытую дверь голосам – пафосному мужскому и двум юношеским, ломким. Доминировал, естественно, мужской.

– Я в последний раз спрашиваю, кто вам купил вино? А? Отвечай, Ратников! Что молчишь? А ты, Кудрявцев, что молчишь? Дружка своего поддерживаешь? Так это ложная дружба. Ну? Я жду ответа.

– Никто нам не покупал, мы сами купили, – скупо проговорил кто-то из прорабатываемых.

– И какое же вино? Откуда у вас деньги?

– «Плодово-ягодное»… по рубль две. Это разве деньги?

– Ого! – явно взбеленился мужчина. – Это рубль уже для вас не деньги?! Наш полновесный советский рубль! Я смотрю, вы совсем отбились от рук, молодые люди. Ладно Ратников – несоюзная молодежь, но ты, ты-то, Кудрявцев, – комсомолец! Сегодня ж соберем бюро! Не скрою, я давно к вам присматриваюсь… Да-да, именно к вам! Эта музыка дурацкая, волосищи до плеч…

– Да что, одни мы так ходим?

– Не перебивай, Ратников! Я тебе пока слова не давал.

– Выгонит, – уныло прошептал Емельян. – А парнишки эти мне нужны, что же я, сам с дисками крутиться буду на старости-то лет? Придется выручать… Идем, друже.

Подойдя к самому крайнему кабинету, повар отпер замок ключом и гостеприимно распахнул дверь:

– Мое летнее пристанище. Я сейчас отлучусь ненадолго – одежку тебе справить, – а ты посиди пока тихо, взаперти. Не стесняйся, располагайся, можешь даже пока подремать.

Подмигнув, Емельян удалился, тщательно заперев за собой дверь.

Алексей осмотрелся: составленные к стене парты, старый платяной шкаф, диван, явно притащенный из учительской, журнальный столик оттуда же, кресло, даже торшер составляли определенный уют, чему, впрочем, не способствовали висевшие на стене диаграммы и графики – бывший палач, а ныне повар занимал кабинет математики.

Подойдя к окну, протокуратор осмотрел двор, увидев, как отъехала куда-то белая «двойка» Емели. Потом подошел к шкафу, забитому какими-то бумажными призмами, треугольниками и октоэдрами, присел, распахнув дверцы – внутри оказались виниловые грампластинки, диски, как их называл Емельян, причем почти все – отечественного производства. «Зодиак», «Здравствуй, песня», «Веселые ребята» – эти имена ничего не говорили Алексею, да он и не надеялся отыскать здесь любимую «Арию», не пришло еще для нее время.