Читать книгу "Ярмарка коррупции - Дэвид Лисс"

В большей степени меня беспокоили лай и рычание за дверью. Однако мне было известно, что нужный мне человек баловал своих собак, кормил их лакомыми кусками и ласкал, как ребятишек. Скорее всего эти звери никогда не пробовали человеческой плоти. По крайней мере, я делал ставку на это.

Я открыл дверь, и твари бросились на меня – два огромных мастифа цвета темного шоколада. Однако я был к этому готов и протянул сверток с мясом. Если ими и двигал порыв защитить свою территорию, то, заполучив сверток и принявшись пожирать мясо вместе с бумагой, собаки о нем забыли. Я же, в свою очередь, закрыл дверь и устроился на стуле, стараясь вести себя так, словно находиться с ними в одной комнате для меня совершенно естественно. Я давным-давно выучил, как следует вести себя с собаками. Они удивительным образом чувствуют ваше настроение и реагируют на него. Если проявить страх, они на вас бросятся, но не станут нападать на человека, который спокоен и невозмутим.

Пока я устраивался, купленное мною мясо кончилось, и теперь главная сложность заключалась в том, как справиться с проявлениями собачьей благодарности. Одна из собак улеглась на спину, подставив живот для почесывания. Другая положила голову мне на колени и не сводила с меня глаз, пока я не начал чесать ей уши.

В такой обстановке, окруженный разнеженными животными, я провел два долгих часа ожидания, пока не услышал, как повернулась дверная ручка. Было неясно, заметил ли он, что замок вскрывали. Так или иначе, он вошел в комнату, держа перед собой свечу, и окликнул собак, которые радостно бросились встречать хозяина, позабыв обо мне.

Как только он закрыл за собой дверь, я приставил к его шее пистолет.

– Не двигайся!

Последовало восклицание, похожее на смех:

– Если пистолет даст осечку, тебе придется иметь дело и со мной, и с собаками.

Я приставил второй пистолет к его ребрам.

– Бьюсь об заклад, оба не дадут осечки. Что скажешь?

– Можешь застрелить меня, если хочешь. Все равно собаки перегрызут тебе горло, и живым ты отсюда не выйдешь, – сказал Абрахам Мендес, преданный телохранитель Уайльда.

Как и я, он был евреем из Дьюкс-Плейс, где мы оба выросли. Несмотря на этот факт, мы не были друзьями, но между нами существовало некое взаимопонимание, и я предпочитал иметь дело скорее с ним, чем с его хозяином.

– Я уже испытал свирепость твоих зверей.

– Послушай, Уивер, ты можешь не бояться моих собак, но хотя они еще не разорвали тебя на куски, не сомневайся, что они это сделают, если я дам команду или если ты причинишь мне вред. Однако демонстрация силы ни к чему. Достаточно одного моего слова, и ты умрешь, разорванный на куски. Если я не произнес этого слова, это говорит о том, что я предпочитаю видеть тебя живым и невредимым. Ты должен был понять после выступления Уайльда на суде, что мы не желаем тебе вреда. Тебе незачем бояться ни его, ни меня.

– На процессе не было речи о ста пятидесяти фунтах награды.

– Его не интересует эта награда, так же как и меня, – сказал он. – Даю слово.

Я не был склонен верить слову человека, который сколотил немалое состояние на даче ложных показаний, но другого выхода у меня не было, и я сложил оружие.

– Мои извинения, – пробормотал я. – Но ты, надеюсь, понимаешь, это было продиктовано необходимостью.

– Само собой разумеется. Я бы сделал то же самое.

Мендес зажег две лампы и позвал собак. Если они и чувствовали вину за то, что предали своего хозяина, то никак это не показывали. Мендес тоже не подал виду, что разочарован доверчивостью своих животных. Он достал из кармана сушеное мясо, которое не шло ни в какое сравнение с предыдущим угощением, но они были довольны.

Было странно видеть, как этот огромный, некрасивый человек, с руками такой силы, что могли бы запросто размозжить собачий череп, проявлял столько нежности к простым животным. Однако я давно понял, что люди не являются цельными натурами, в чем нас пытаются уверить сочинители романов, а скорее состоят из множества противоречивых склонностей. Мендес мог любить этих животных всем сердцем и в то же время, не раздумывая, хладнокровно разрядить пистолет в голову человека, вина которого заключалась в том, что он не нравился Джонатану Уайльду. Только одному Мендесу подобное поведение могло казаться естественным.

– Портвейну? – предложил он.

– Благодарю.

У меня промелькнула мысль, что вино может быть отравлено. Однако отравлять было не в духе Мендеса. Скорее, в его духе было бы натравить на меня собак, и, поскольку он этого не сделал, я решил, что пить вино вполне безопасно.

Он пошел мне навстречу, протягивая оловянный кубок, вдруг выскользнувший у него из руки. Когда тот ударился о деревянный пол, я понял, что кубок был пуст. Я также понял, что это был отвлекающий маневр.

Мендес стоял со мной рядом, приставив к моему горлу длинный и чрезвычайно острый нож. Он надавил на лезвие, и я шагнул назад, чувствуя, как нож прорезает мою кожу. Мендес наступал, и вскоре я оказался прижатым к стене.

– Охранять, – тихо сказал он.

Сначала я не понял смысла сказанного, но затем догадался, что это была команда собакам. Они подошли и встали рядом со мной, раздвинув лапы. Они смотрели на меня и рычали, но не двигались с места, ожидая команды Мендеса.

Лезвие скользнуло по моей шее на четверть дюйма, и я почувствовал, как раздвигается кожа. Порез был неглубоким, но достаточным, чтобы выступила кровь.

– Я решил простить оскорбление, – сказал Мендес. Я чувствовал его дыхание на своем лице, горячее, с резким запахом. – Насколько я понял, ты полагал, что наставлять на меня пистолет было необходимо, что без этого тебе не обойтись. Я вполне могу это понять, поэтому решил, что следует тебя простить. Но я не могу забыть оскорбление, Уивер. Ты наставил на меня пистолет и угрожал мне. И теперь ты должен за это заплатить.

– Как я должен заплатить?

Я произносил слова медленно, чтобы кожа, по возможности, не двигалась и лезвие не врезалось глубже.

– Извинись, – сказал он.

– Я уже извинился, – заметил я.

– Ты извинился из вежливости. Теперь ты должен извиниться из страха. – Он смотрел мне прямо в глаза, не отводя взгляда. – Тебе страшно?

Конечно, мне было страшно. Я знал, что Мендес непредсказуем и жесток. Одного факта, что этими качествами обладает человек, приставивший нож к моему горлу, было достаточно, чтобы испытывать страх. С другой стороны, он говорил так вызывающе, что я не мог позволить себе капитулировать – не мог сделать ему такого подарка.

– Мне тревожно, – сказал я.

– Этого недостаточно. Я хочу услышать, что тебе страшно.

– Мне беспокойно.

Он прищурился:

– Насколько беспокойно?

– Довольно беспокойно.