Читать книгу "Задержи дыхание и другие рассказы - Ольга Гренец"

мне ямку в песке и шла купаться, а я дремала в своём гнезде. «Ты любила спать на пляже», – часто повторяла мне мама.

Я вызываю Uber, беру машину и везу малыша на пляж.

Оказывается, у меня всё же есть потенциал. Я ещё способна на выдумки, видимо, не такая уж сильная у меня депрессия.

Поездка длится целую вечность, Антошка просыпается, и взгляд его тут же затуманивается обездоленностью, но я ничего не могу с этим поделать, а потому смотрю в окно и напоминаю себе, что надо дышать.

Не так-то просто с коляской перебраться с набережной на пляж, но наконец я нахожу пандус. Далеко по песку не проехать, поэтому вскоре я останавливаюсь, расстилаю одеяльце и меняю подгузник. Пытаюсь устроиться поудобнее, ложусь рядом с ребёнком, прижимая его к складкам своего потного тела. Стараюсь защитить от заходящего солнца, от песка, от чаек: вечно голодные, они с наступлением вечера, когда уходят люди, становятся агрессивными. Чайки летают низко, выслеживают, нет ли у меня еды и не сгодится ли им Антон. Ненавижу птиц. Всякий раз, как кто-то пролетает над головой, я представляю, что сейчас оно на нас накакает.

Я – типичная городская жительница – между вылазками на природу забываю, какой она бывает тягостной. Надо было взять с собой воды, но… вывернув карманы, понимаю, что даже денег с собой не взяла.

У нас неудобная поза, почему-то в этом положении он сосёт очень больно, или всему виной пот и песок. Пляжный песок, думаю я, от него могут быть глисты и понос, я помню, у меня были глисты. Пытаюсь отнять Антона от груди, он снова начинает пищать, перекладываю его на другую сторону – немногим лучше. Боль не такая острая, я почти в состоянии её выдержать. Могу её выдержать ещё немного.

Нет, пляж не приносит покоя. Пляж – это встреча со стихией, и пляж – доказательство разрушительной силы людей: повсюду пластик и вообще мусор. Планета, я вижу, как ты устала. Быть может, всё, что тебе нужно, это встряхнуться и ты наконец освободишься? Ты была так терпелива с нами, так изобретательна.

Моё тело измучено, снаружи оно изошло потом, изнутри пересохло. Антон продолжает сосать, маленькие кулачки пихают меня в грудь, пытаясь добыть молоко. Как только я от него отстраняюсь, он принимается плакать. Так громко, что где-то в ответ начинают лаять собаки. Что делать? Как передохнуть от его непрестанных потребностей? Куда деться? Что, если оставить его здесь, на пляже, и уплыть в океан? В долгое, долгое… плавание? Меня осеняет: мама, она уплывала и возвращалась, она… заставляла себя вернуться ко мне.

«Ты так хорошо спала на пляже», – её слова звучат у меня в ушах.

Я снова представляю, как мама бросается в воду, плывёт, останавливается, лежит на воде без движения, потом разворачивается и плывёт назад. Деваться некуда. Вечный покой был бы развязкой, но у неё нет выбора. Она не принадлежит себе, как не принадлежит себе атомная подводная лодка, которая выжидает на глубине, когда ей придёт приказ выпустить свой груз. Бывают аварии, бывают несчастные случаи. Атомная подводная лодка может взорваться. Это было бы освобождением. Тетива, которой мама привязана к берегу, натягивается.

Повинуясь неодолимой силе, мама возвращается, прилежно работая руками. Больше никогда она не позволит себе заплыть так далеко. Но запомнит. Смерть – это освобождение, скажет она, когда мне будет семь лет, и я буду скулить по ночам от страха.

Мама, мама. Смотри, какой мы проделали путь. А ведь дальше бежать уже некуда.

Моё сердце колотится быстро-быстро, я задыхаюсь, но Антону нет дела до моих переживаний. Пока ещё нет. Он сосёт, отчаянно, как будто за весь день не получил ни глотка. Не даёт мне отодвинуться ни на миллиметр.

Прохожий смотрит на нас и умиляется, мама с ребёнком – абсолютная идиллия. Вот мы какие – отдыхаем на тёплом, пристойном пляже, вылитая мадонна с младенцем. Солнце садится, дневная жара спадает, с океана дует приятный ветерок. Я слышала, что люди говорят о бризах с любовью – и в самом деле, в мире есть люди, способные не обращать внимания на песок и сквозняки.

Сегодня утром я надеялась, что станет прохладнее, я снова смогу нормально дышать и думать о будущем. И вот, кажется, воздух наконец остывает.

Сдаюсь

Мы находились в часе езды от Провиденса, когда маленькая принялась вопить и выплёвывать соску.

Я остановилась, чтобы проверить её подгузник и покормить. Мы надеялись, что свои обычные три часа проспит наша старшая, но суета в салоне разбудила её. Мы попели «Об-ла-ди, об-ла-да» – от этого разволновалась младшая. Пришлось сделать ещё одну остановку. Я покормила маленькую грудью, пока муж водил старшую в туалет. Потом мы поговорили о расцветках и марках машин, потому что двухлетней девочке очень нравились грузовики. Немного погодя мы поговорили о том, что будем делать в Буффало. В прошлый раз ей понравился зоопарк. Муж вспомнил ферму с тыквенными полями (я-то знала, что она будет закрыта) и магазинчик с мороженым. Девице захотелось мороженого прямо сейчас – муж предложил воды, молока и хрустящих снеков. Кое-что попало ей в рот, но большинство крекеров в виде рыбок оказалось на полу. Она принялась откусывать от яблока и выплёвывать его во все стороны. «Это корм для золотых рыбок», – сказала она. Муж передал ей пластиковые мелки для рисования, мелки тут же полетели нам в головы.

До Буффало оставалось шесть часов езды. Дедушке мужа исполнялось девяносто три. Я рассчитывала, что муж поедет в гости один, но ему захотелось показать малышку деду. Пустое бахвальство; но муж убеждён, что до Буффало рукой подать. Он как будто забыл, что старшую мы туда до года не возили.

Один из мелков попал мужу в ухо, он вздрогнул.

– Кисонька, пожалуйста, больше не делай этого. – Два других влетели в лобовое стекло, и машина сделала зигзаг в опасной близости от рефрижератора. Муж вскрикнул.

В ответ она тоже принялась кричать. «Тшш», – пробовал успокоить её муж. Но она закричала ещё громче, чтобы перекричать младшую, которая орала уже полчаса.

Муж сообщил, что у малышки промокли ползунки. Приближался съезд с хайвея, я рванула к съезду. Через пятнадцать минут гонки по полям мы увидели, наконец, заправку. Мокрое детское кресло требовалось протереть, старшая облилась водой, ей нужно было переодеться.

Вчетвером мы набились в единственную уборную позади заправочной станции. Я разложила пеленальную подстилку на бетонном полу, муж отправился к машине за чистой одеждой – ребёночек обкакался так, что памперс не выдержал. Я сняла с неё тёплые штаны и тут же измазалась сама. А ей холодно и страшно – она кричит, молотит ножками и ручками. Теперь уже всё в дерьме: мои руки, её ноги, мой лоб.

– Смотри, мамочка! – призывно кричит старшая.

Склонясь с сиденья унитаза к стенке кабинки, она высовывает язык и, убедившись, что сумела привлечь моё внимание, начинает лизать кафельную плитку.

(Будем знакомы. Я микробиолог. Очень приятно!)

– Перестань, пожалуйста, – умоляю я. И зачем только люди заводят детей? Мне тоже хочется кричать и колотить ногами от собственной глупости и беспомощности. Подмога не спешит. Надо что-то делать с холодным, орущим, покрытым какашками поросёнком. Я прижимаю дитё к себе и чувствую, как её ребра, расширяясь, теснят мои. Неважно, почему я решилась на второго ребёнка, в любом случае это была безумная затея. – Да, дорогая, – выжимаю я из себя. – Я вижу, что ты делаешь. Ты же у нас глупышка, да?

Отворачиваюсь от двухлетней и в поисках утешения невольно утыкаюсь головой в голенький живот маленькой. Живот тёплый и мягкий, внутри что-то булькает. Опять за своё? Сейчас обкакается прямо мне на колени. Смотрю на её физиономию и вижу, как она усмехается своей беззубой ухмылкой, а потом и по-настоящему смеётся. Она так злилась на меня всю поездку, а тут, оба-на, смеётся.

Старшая тем временем спрыгивает с унитаза и теперь