Читать книгу "В Швеции - Ганс Христиан Андерсен"

и смертный приговор будет отменен по милости ласкающего слух «Charmant!»{24}.

Могущественный сокрушитель и возноситель: Зевс газет и журналов, Юпитер еженедельников и ежемесячников, не потрясай во гневе своими кудрями, не мечи свои молнии, если Шехерезада запоет по-иному, чем ты привык у себя в семье, или же будет ходить без свиты из твоих горожан.

Не руби голову!

И еще одну фигуру увидим мы, самую из них опасную — того, у кого на устах накатывающий девятым валом хвалебный гимн, слепого энтузиаста. Вода, в которой Шехерезада ополаскивала свои пальцы, для него Кастальский источник[181], трон, воздвигаемый им для ее апофеоза, становится ее эшафотом.

Такова вывеска поэта, рисуй ее!

Султан и Шехерезада

Но отчего же ни одного достойного лика, где они, ласковые, искренние и прекрасные? Они тоже являются, на них-то Шехерезада и останавливает свой взор, подле них она гордо подымает голову к звездам и поет гармонию, что царит наверху и внизу, в человеческом сердце.

Это бы нарушило весь замысел вывески. Пока Шехерезада рассказывает, над нею висит дамоклов меч, и обличье султана заставляет нас ожидать, что он упадет. Шехерезада, как мы знаем из аравийского сказания, побеждает, так и поэт: он победитель, богач, даже в убогой своей каморке, в глубочайшем своем одиночестве, там распускаются роза за розою, кипят мечты, небосвод озаряется падающими звездами, будто сотворено новое звездное небо, а старое скатано. Мир об этом не знает, это празднество самого поэта, более пышное, нежели дорогие королевские фейерверки. Он счастлив, как и Шехерезада, он победитель, он всемогущ; фантазия украшает его стены обивкою, какой нет ни у одного властелина. Чувство извлекает для него из груди человеческой прекрасные гармонические созвучия; разум возносит его чрез величие сотворенного к Богу, однако же он не забывает твердою ногою стоять на земле. Он всемогущ, счастлив, как немногие, мы не хотим сажать его на скамью непризнания, чтобы ему сострадали и соболезновали, мы всего лишь рисуем его вывеску, обмакивая кисть в краски на изнанке жизни, и раскрываем смысл «Султана и Шехерезады».

Вот так-то!.. не рубите Шехерезаде голову!

Глава XXVI. Дальэльвен

До Гомерова века героев тоже были герои, но их не знают, никакой поэт не прославил их; то же и с красотами природы, их надобно облечь в слова и картины и вывесть в свет, на всеобщее обозрение, выдать своего рода всемирный патент на то, что они собою представляют, тогда только они и обретут жизнь. Реки севера тысячелетиями шумят в неведомой миру красе. Сюда не бежит столбовая дорога жизни; ни один пароход не доставит путешественника с удобствами вверх по течению Дальэльвен, водопад за водопадом делают неоценимые шлюзовые сооружения необходимыми. Насколько нам известно, Шуберт[182] был единственным иностранцем, который написал и поведал о диком величии и южной красе Далекарлии, в особенности выделив Дальэльвен и ее царственный водопад Эльфкарлебю.

Прозрачная, как морские волны, течет могучая эта река, бесконечными излучинами, через глухие леса, перемежаемые равнинами, то раздвигая свое глубокое русло, то стесняясь и отражая склоненные над нею деревья и красные бревенчатые дома уединенных селений, то обрушиваясь водопадом на могучие обломки скал. Удаленные друг от друга на мили и мили, вытекают из горного хребта между Швецией и Норвегией Восточная и Западная Дальэльвен и лишь перед Больстадом сливаются воедино. Они вобрали в себя немало рек и озер.

Приезжай сюда! Ты обнаружишь живописнейшие места, идя вдоль ручья, пробивающегося выше по склону за избой финна, и исследуя каждое ответвление потоков, которые эти реки в себя принимают. Около норвежской границы, в приходе Серна, виднеется первый мощный водопад, Ньюпешер. Торный поток отвесно падает в пропасть глубиною семьдесят саженей.

Мы задерживаемся возле дремучего леса, где реке словно бы всецело передалась глубокая серьезность природы; она катит свои ясные воды по порфирному ложу, там движется мельничное колесо и вытачиваются огромные порфировые вазы и саркофаги.

Следуя за течением, мы пересекаем озеро Сильян, где, по словам суеверов, плавает водяной, похожий на бегемота с зеленою, как морская трава, гривою, и где жарким летним днем мираж показывает колдовские картины.

Из озера Сильян течение уносит нас под плакучие ивы пасторовой усадьбы, где собираются стаями лебеди. С лошадьми и повозкою мы медленно переплываем на большом пароме через глубокий, бурный поток в виду живописного больстадского берега, здесь река раздается и величаво несет свои воды через лесные пространства, обширные и необозримые, как в Северной Америке.

Мы видим стремительный поток под желтыми глинистыми кручами Авесты[183]; будто текучий, летучий янтарь ниспадают желтые воды живописными каскадами рядом с медеплавильным заводом, где, окрашенные в цвета радуги, взметываются языки пламени, а гулкие удары молота по медным листам вторят однообразному грохоту водопада.

И, наконец, как завершающая великолепная картина из жизни Дальэльвен, прежде чем она потеряется в Балтийском море, нам предстает водопад Эльф карлебю.

Шуберт сравнивает его с водопадом около Шафгаузена, но мы должны помнить, что Рейн там не обладает такою водяной массой, какая низвергается возле Эльфкарлебю.

В двух с половиною шведских милях[184] от Ефле[185], где большая дорога на Упсалу проходит через Дальэлвен, с высокого каменного моста, по которому переезжаешь реку, этот мощный водопад виден целиком. У моста стоит домик, где уплачивают мостовую пошлину, там путешественник может заночевать, и глядеть из своего окошка на падающие воды: глядеть на них при ясном свете луны, когда в еловой и дубовой чаще залегла тьма и действие света зримо единственно в пенящейся, летящей воде; глядеть на них, когда утреннее солнце протягивает в дрожащей водяной пыли свою радугу, подобно воздушному мосту, соединяющему берег с лесистым, скалистым островом посреди водопада.

Мы приехали сюда из Ефле и уже издалека завидели, как над темно-зелеными верхушками деревьев подымаются голубые облака мельчайшей водяной пыли. Повозка остановилась у самого моста, мы вышли, прямо перед нами низвергалась вся полноводная река.

Художник не способен дать нам на холсте правдивое, живое изображение водопада, там будет недоставать движения. Но а как высказать это словами, описать это царственное величие, дивные краски, неимоверную скорость, — это невозможно, но все же ты пробуешь, по словам собираешь очертание той картины, которую отразил наш глаз и которую даже ярчайшее воспоминание передает всего лишь неуверенными штрихами.

Перед водопадом Дальэльвен разделяется на три рукава, двое обнимают поросший лесом скалистый остров и низвергаются вдоль его гладко срезанных каменных стен; тот, что выше, самый из них обильный; третий рукав делает крюк и возвращается назад