Читать книгу "Никому о нас не говори - Алёна Черничная"

того скромную стипендию на лекарства. А что в ответ? Да, я сама решила так поступить, но чёрт возьми! Неужели эта бритая башка настолько отбитая, что в ней нет и капли человечности? И, наверное, не так уж Тимуру было плохо, если он находит в себе силы говорить гадости.

— Да что с тобой не так? — я не выдерживаю. Слова сплошным потоком вылетают из моего рта без фильтра. — Ты умеешь нормально общаться? Или ты со всеми так? Ведёшь себя как мудак. Ходишь по университету весь такой расфуфыренный: смотрите, какой я крутой! А в боях ты участвуешь потому, что…

Внезапно Тимур поднимается с кушетки. Босой, в странных широких штанах, подкатанных почти до колена, он надвигается прямо на меня. В упор смотрит так, что я неосознанно отхожу назад, пока не подпираю пятой точкой угол стола. Тимур засовывает руки в карманы и становится напротив так близко, что я опять дышу парами ещё не выветрившегося перегара. И вся моя бравада куда-то девается. Говорить всё, что думаю, внезапно пропадает желание. Замолкаю под натиском прямого и пронизывающего взгляда.

— Договаривай. Я слушаю, — Тимур хмыкает мне в лицо.

И всё то едкое, что так хотелось высказать в его охамевшую рожу, превращается в какое-то глупое прошение:

— Ты бы мог просто из вежливости сказать мне «спасибо». И язык твой не отвалится, — говорю тихо, смотря прямо в зелёно-карие зрачки Тимура, окружённые красными нитями лопнувших капилляров. А в глубине его глаз ничего, кроме холода. И этот холод заставляет моё сердце стучать быстрее.

— Спасибо, — летит хриплое с разбитых губ Тимура.

Его «спасибо» такое колючее, неуютное. Всё, что я слышу в его благодарности, — это одолжение. Оно комом становится у меня в горле. Мне приходится протолкнуть это в себя, чтобы сдавленно ответить Горину:

— Пожалуйста.

А дальше мы так и стоим друг напротив друга, сцепившись взглядами. Не двигаемся ни он, ни я. Воздух между нами словно электризуется. Я чётко ощущаю, как каждый волосок на моих руках приподнимается, пуская мурашки по коже.

Чувствую, что должна увести взгляд, но продолжаю смотреть в лицо Тимуру. И вдруг замечаю несколько родинок у той самой брови с выбритым уголком; крохотный, давно побелевший шрам на скуле; вижу, как раздуваются широкие ноздри при каждом вдохе и пробивающуюся тёмную щетину на подбородке.

А ещё вижу, как нервно дёргается кадык на крепкой шее с татуировками, и слышу слишком шумный выдох Тимура. Я сама не понимаю зачем, но скольжу взглядом ещё ниже… По узорам чёрных линий, идущих от шеи к рельефу его груди. Они складываются в непонятную мне надпись, кажется, на латыни. Но прочитать не успеваю…

— О, голубки! — Пахом возникает в каморке как из-под земли, а я резко перевожу взгляд с татуировки, украшающей всю грудь Тимура, вверх. И сталкиваюсь с его кривой ухмылкой. Щёки сразу же опаливает жар, а Горин, продолжая держать руки в карманах этих несуразных штанов, демонстративно расправляет плечи и наконец делает от меня шаг назад. — Всё? Оклемался? — Пахом с грохотом кидает какой-то коробок в угол комнаты и оценивающе рассматривает Тимура. — На ногах уже стоишь, от боли не стонешь.

— Я в норме, — прочищая горло, говорит тот.

Квадратная морда Пахома расплывается в улыбке:

— Вот и отлично. Значит, можешь уже сваливать отсюда.

— Ты же сказал, что могу здесь остаться на пару дней? — Тимур явно напрягается от этих слов.

— Это я преувеличил. Лучше завтра тебе до вечера койко-место освободить. Не хочешь ехать домой — перекантуйся у друзей. Батону вряд ли понравится всё это, — Пахом многозначительно кидает взгляд на меня, а потом, цокнув языком, опять топает к двери, оставляя нас наедине.

И снова между мной и Тимуром тянется молчание. Горин вальяжно следует к дивану и усаживается на него. Я понятия не имею, кто такой Батон, но, похоже, кое-кому нужно убраться отсюда до его прихода. Да и мне, видимо, тоже…

Тяжёлый выдох сам собой вырывается из лёгких, а Тимур неожиданно реагирует на это.

— Что? — спрашивает он.

А я сжимаю ладони и прикусываю губу. Если хочу быстрее перестать принимать участие в происходящем, то и вопросов никаких задавать не должна, но нет… Моё любопытство оказывается чуть проворнее ума.

— Почему ты не едешь домой?

Тимур забирается на диван с ногами и усаживается в позу лотоса. Облокотившись на свои разведённые колени, он подаётся чуть вперёд и твёрдо произносит:

— Я не хочу туда ехать. Такой ответ устроит?

Но я и рта раскрыть не успеваю, как Тимур предугадывает мои намерения:

— По глазам вижу, ты уже собираешься спросить почему, — хмыкает он.

— А ты и на этот вопрос ответишь?

— Нет.

Опять тишина. Вот и поговорили. Да и имеет ли смысл вести беседы о чём-либо? Тимур острее кактуса. Даже воздух рядом с ним колется. Пора завязывать.

— Таблетки на столе. Лечись, — бросаю я Тимуру и направляюсь на выход.

Дёргаю дверь за ручку, а мне в спину уже летит:

— Сколько я тебе должен?

— Нисколько, — равнодушно произношу я. Меньше всего мне хочется разбираться с Тимуром ещё из-за денег.

— Аня… — он вдруг зовёт меня по имени.

Хрипло и так как-то непривычно, что ноги мгновенно становятся ватными. Я застываю в дверях.

— Ты кому-нибудь… — настороженно начинает Тимур.

Но ему и продолжать не надо. Через какую-то призму разочарования я прекрасно понимаю, о чём он. Дура! Неужели я только что ждала от него нормального «спасибо»?

— Нет, — бросаю Тимуру и, даже не обернувшись, захлопываю за собой дверь каморки.

И надеюсь больше сюда никогда не возвращаться. Всё становится каким-то фарсом. На выходе из гаража односложно прощаюсь с Пахомом, который всё ещё возится с железными воротами, и уверенно иду к той тропинке, по которой сюда и пришла. А проходя мимо машины Горина, так и хочу с размаха треснуть по ней ногой. Только толку?

— Эй, погоди, — меня тормозит запыхавшийся Пахом. Он суёт мне в руки объёмный чёрный пакет. — На.

— Что это? — округляю глаза и ощупываю ладонями шуршащий полиэтилен: нетяжёлый и достаточно мягкий.

— Вещи Тима. Постирать надо, а у меня здесь не прачечная, — как ни в чём не бывало заявляет амбал.

И даже не даёт мне сказать ему хоть одно возражение. Пока я ошалело мну