Читать книгу "Катрин Блюм - Александр Дюма"

И бедная женщина разразилась рыданиями. В этот момент Моликар затянул свою любимую песенку, что свидетельствовало о том, что он был абсолютно пьян. Он запел:

Если б рос в моем саду

Ну хоть кустик винограда…

Эта песня, которая звучала как насмешка над горем матушки Теллье, внезапной болью отдалась в сердце Бернара, который, несмотря на кажущееся равнодушие, воспринял его близко к сердцу.

— Замолчи! — закричал он.

Но Моликар, не обращая никакого внимания на его слова, снова начал:

Если б рос в моем саду…

— Замолчи! — повторил молодой человек с угрозой в голосе.

— А почему я должен замолчать? — спросил Моликар.

— Ты разве не слышишь, что говорит эта женщина? Она оплакивает своего погибшего сына!

— А, действительно, — сказал Моликар, — я буду петь тише! — И вполголоса он продолжал:

Если б рос…

— Ни тише, ни громче! — закричал Бернар. — Замолчи или убирайся отсюда!

— О, — сказал Моликар, — в таком случае я ухожу. Я люблю те трактиры, где смеются, а не те, где плачут. Матушка Теллье, — позвал он, ударив ладонью по столу, — получите с меня!

— Иди, — сказал Бернар, — я оплачу твой счет, оставь нас!

— Прекрасно! — ответил Моликар и, шатаясь, встал из-за стола. — О большем я и не мечтаю! — И, натыкаясь на деревья, он пошел в лес, распевая все громче и громче по мере того, как удалялся:

Если б рос в моем саду

Ну хоть кустик винограда…

Бернар посмотрел ему вслед и повернулся к хозяйке, которая продолжала плакать.

— Да, вы правы, матушка Теллье: что ушло, того уже не вернешь! Но я бы хотел, чтобы ваш сын был жив, я сам с удовольствием оказался бы на его месте!

— Да хранит вас Бог! — воскликнула добрая женщина. — Что вы такое говорите, мсье Бернар!

— Да, клянусь вам!

— У вас такие замечательные родители! — сказала она. — Если бы вы знали, какое горе для родителей потерять своего единственного ребенка, то вы бы никогда это не сказали!

Бернар попытался что-то написать, но не смог. Рука у него дрожала, и он не мог вывести ни одной буквы.

— Нет, я не могу, не могу! — воскликнул он, бросая перо.

— В самом деле, — сказала хозяйка, — вы дрожите как в лихорадке!

— Послушайте, матушка Теллье: окажите мне одну услугу! — попросил Бернар.

— О, с удовольствием, мсье Бернар! — сказала добрая женщина. — Какую?

— Отсюда не так уж далеко до Нового дома по дороге в Суассон, не так ли?

— Да, это примерно четверть часа быстрой ходьбы.

— Окажите мне любезность, сходите туда и простите, что причиняю вам беспокойство!

— Говорите, что я должна сделать.

— Сходите туда и вызовите Катрин.

— Так она уже вернулась?

— Да, сегодня утром. Скажите ей, что я ей скоро напишу.

— Может быть, вы ей сейчас напишете?

— Лучше завтра, сейчас у меня дрожат руки!

— Вы уезжаете?

— Да, говорят, что мы вступаем в войну с Алжиром.

— Но какое это имеет отношение к вам, ведь вы же вытянули белый билет!

— Вы ведь сходите, куда я вас прошу, матушка Теллье?

— Я иду сейчас же, мсье Бернар, но…

— Но что?

— А ваши родители?

— А потом вы сходите к моим родителям.

— Что я должна им передать?

— Ничего.

— Как? Ничего?

— Нет, только скажите им, что я заходил к вам, что они меня больше никогда не увидят, и что я прощаюсь с ними.

— Прощаетесь с ними?! — вскричала матушка Теллье.

— Скажите им, чтобы они заботились о Катрин, что я буду благодарен им за все, что они для нее сделают. И если меня убьют, как вашего бедного Антуана, то я прошу их сделать ее своей наследницей. — И, потеряв последние силы, молодой человек со стоном опустил голову на руки.

Матушка Теллье с жалостью смотрела на него.

— Хорошо, мсье Бернар, — сказала она. — Уже темнеет, и посетителей не так уж много, так что Бабет вполне с ними справится. Я бегу в Новый дом! — и тихо добавила: — Мне кажется, что нужно помочь бедному мальчику!

Вдалеке слышался пьяный голос Моликара, который пел:

Если б рос в моем саду

Ну хоть кустик винограда…

Несколько минут Бернар сидел, погруженный в тяжелые грустные размышления, вдруг он резко вздрогнул и, подняв голову, прошептал:

— Мужайся, Бернар! Еще один стакан и нужно уходить! -

— Ну, а я бы просто так не ушел! — произнес позади Бернара голос, от звука которого его бросило в дрожь.

Бернар обернулся, хотя и так узнал, чей это голос.

— Это ты, Матье? — спросил он.

— Да, это я, ответил бродяга.

— Что ты сказал?

— Разве вы не слышали? Видимо, вы стали туги на ухо!

— Я слышал, но не понял,

— Ну, что же, тогда я повторю!

— Повтори!

— Я сказал, что на вашем месте я бы так просто не ушел.

— Ты бы просто так не ушел?

— Я бы не ушел, пока… ну, достаточно, вы уже слышали.

— Пока, что?

— Пока я не отомстил им обоим. Слово сказано!

— Что? Кому?

— Одному и другому, ему и ей!

— Разве я могу мстить отцу и матери? — спросил Бернар, пожимая плечами.

— Разве дело в них? Разве они виноваты?

— А о ком же тогда ты говоришь?

— — О Парижанине и мадемуазель Катрин!

— О Катрин и мсье Шолле! — вскричал Бернар, вскочив на ноги, как будто его ужалила змея.

— Да.

— Матье! Матье! — Ну вот! Опять ничего нельзя сказать!

— Почему?

— Да потому, что мне опять попадет, если я что-нибудь скажу!

— Нет, нет, Матье, клянусь тебе! Говори!

— Но разве вы не догадываетесь? — удивился Матье.

— О чем я должен догадываться? Говори, повторяю тебе!

— Черт возьми, сказал бродяга, — зачем нужен ум и образование, если все равно остаешься глухим и слепым.?

— Матье! — воскликнул Бернар. — Ты видел или слышал что-нибудь?