Читать книгу "Мало ли что говорят... - Татьяна Соломатина"

Так вот, эпидуральная анестезия лишает женщину возможности полноценно управлять мышцами брюшного пресса, что не так уж и прекрасно для головки рождающегося ребёнка. Она может испытать затруднения при рождении, и тому «красивому парню в салатовой пижаме» придётся, подпрыгивая, давить вам на живот, как будто вы – пакетик майонеза, завалявшийся в холодильнике, и кушать больше нечего, а хочется. Это не очень хорошо ни для вас, ни для «Платона» или «быстрого разумом Невтона», которого сейчас «российская земля» через вас рождает[35].

Вернёмся всё-таки в американский оперблок, где Соня никак не может сосредоточиться из-за одолевающих её воспоминаний и аллюзий.

Итак. Американские операторы медленно, «по линеечке», выполнили поперечный разрез по Пфаненштилю – в том самом месте, где живот переходит в лобок, – и медленно послойно проникли в брюшную полость. Проблема медикаментозной депрессии их не волнует – ещё один плюс «укола в позвоночник» при C-section[36]. В отличие от комбинированного эндотрахеального наркоза, в просторечии именуемого «общим», к ребёнку не поступает слишком много наркотических веществ. Женщина, кстати, при подобного рода обезболивании находится в сознании. Вы можете рассказывать ей анекдоты и всячески веселить. Правда, от шуток на медицинскую тематику и воплей: «Никто не видел, куда упала моя контактная линза?» или «Уже ушились? А где ещё один зажим?!» – лучше воздержаться.

В отечественной акушерской школе «медикаментозная депрессия», то есть некоторая заторможенность сродни «обкуренности» – просто не успевает наступить – наркоз на первоначальных этапах – мягкий, щадящий, а ребёнка мы «дома» извлекаем на пятой, максимум – на седьмой минуте. Ну, в форс-мажорных ситуациях – на десятой. Американцы же до извлечения тащились с четверть часа, не меньше! «За всю Америку», конечно, сказать трудно. Может, именно Соне в одном из центров мировой медицинской культуры попались, как на грех, такие черепахи.

Кесарево сечение выполняли женщине с недоношенной беременностью сроком в тридцать две недели. Показания со стороны плода: кардиотокограмма выявила признаки острой внутриутробной гипоксии. Если перевести с медицинского на людской – на седьмом месяце ребёнку «в животе» стало очень плохо, что и зафиксировал такой гулко стучащий самописец, выдавая частые каляки-маляки, похожие на кардиограмму мыши.

На время извлечения плода из матки женщине, даже в Штатах, обычно вводят внутривенно какой-нибудь седирующий препарат кратковременного действия, чтобы на пару минут «вырубить» её из «прямого эфира». Потому что оценивать ваше остроумие она в этот момент не «настроена», а непременно хочет «посмотреть на ребёночка». Но «ребёночки»-то разные бывают. Особенно недоношенные. И, кроме шуток, этап достаточно сложный. Конечно, «зона» работы анестезиолога отделена от «зоны» работы хирургов небольшой ширмой на планке, но… Именно на этапе «рождения» плода возможны различные форс-мажоры, которые не предназначены для «открытого просмотра» даже самыми мужественными матерями.

Тут уместно сделать лирическое отступление для тех, кто собрался рожать непременно путём кесарева сечения, – не обольщайте себя околовсяческими сведениями о том, что нож и наркоз – избавление от мучений вас лично и меньший риск внутриродовых травм для ребёнка. Если вам поведала это соседка, подружка или ещё кто – бросьте ей на прощанье: «Дура!» Если же подобную чушь вам поведал доктор в женской консультации – немедленно поменяйте наблюдающего врача (не забыв ославить на всю округу такого «доброго советчика»). Да – это «не наш метод», но другого пути нет. Популярно и в доступной форме: разрез на матке скальпелем делается двухсантиметровый и разводится пальцами хирурга до двенадцати сантиметров, и оттуда – из оперативным путём созданного отверстия – «рождается», как положено писать в операционных протоколах, а на самом деле – извлекается, ещё и не всегда легко, ваш долгожданный карапуз. Иногда всё тот же голубоглазый «Иван Иванович» в пижаме делает жим, лёжа на вашем животе. Поверьте, то место, откуда обычно рожают женщины, гораздо более эластично, растяжимо и более подходит для подобного рода экзерсисов, нежели мускулатура матки (которая, случается, рвётся в процессе «рождения», что приводит к обильным кровотечениям), и уж тем более – чем кожа передней брюшной стенки, о которой вы так заботились всю беременность и буквально накануне упрашивали «Иван Иваныча» сделать вам, «чтоб было красиво», «косметику» и кто о чём наслышан. «Иван Ивановичу» или «Марии Ивановне» иногда бывает очень сложно выполнить ваши пожелания. Акушерский родильно-операционный блок – не клиника пластической хирургии. В общем, все, кто настроен на кесарево, – марш-марш смотреть старый добрый американский фильм восьмидесятых годов – «Чужой». Есть только один критерий для выполнения кесарева сечения: «Строгие медицинские показания». Доверьтесь профессионалам.

(+1 Соне за многолетний труд на ниве популяризации узкоспециальных вопросов.)

Итак, момент извлечения нового, полноценного, хоть и слегка недоношенного гражданина Соединённых Штатов близился. Анестезиолог шепнул хирургу на ухо что-то вроде, мол: ну что, вырубаем? И тут американский эскулап то ли пыль в глаза иноземной стажёрке решил пустить, то ли просто недооценил ситуацию, но он ответил «наркотизатору» что-то вроде: «Да хай так будэ!» – и «родил» из операционной раны глубоко недоношенного младенца. Он был очень маленький – «Где-то 1700 граммов», – привычно прикинул Сонин натренированный «на глаз» мозг. Весь покрыт смазкой и ещё «не свалявшимся» волосяным покровом – во время внутриутробной жизни мы все в ускоренном режиме проходим «эволюцию» – в человеке есть всё. И «морские гады», и «синие киты», и обезьяна, догадавшаяся палкой сбить банан. На пупса с открытки он был похож в тот момент, как Соня – на мамонтёнка. Младенец безжизненно повис на руке акушера и не издавал ни единого звука. Наши бравые неонатологи[37]в таких случаях немедленно приступают к реанимационным мероприятиям. А отечественные гиппократы пишут после в операционных протоколах: «Произведена эвакуация слизи из дыхательных путей, отделён от матери – передан неонатологу».

Но, видимо, всё же американский хирург «решил поразить Лизу широтой размаха»[38]. То есть – Соню. Наложив зажим на пуповину, он приподнял это слегка с виду зловещее для непривычного зрителя создание, привычным жестом – за его правую ножку (лично Соне эта процедура всегда слегка напоминала демонстрацию молочного поросёнка покупателям на рынке), и радостным голосом воскликнул: «Мои поздравления, мэм! У вас мальчик!» После чего «мэм»… потеряла сознание. Естественно, она не упала – поскольку уже лежала. Но «потеря сознания» на операционном столе – это резкое падение артериального давления, приводящее, естественно, к обильному гипотоническому кровотечению. Анестезиолог, немедленно опомнившись, сделал все необходимые инъекции в «жилу» капельницы и немного обматерил хирурга, сказав что-то на манер: «Чтоб я ещё раз тебя, мудака, послушал!» – чем очень напомнил Соне «родимый аквариум».