Читать книгу "Барчестерские башни - Энтони Троллоп"

Так он ехал, размышлял и томился. Его совесть нисколько не возражала против того, чтобы он остановил свой выбор на вдове и ее состоянии. В этом он скорее усматривал благочестивое деяние, достойное истинного христианина. Тут ему не грозили ни укоры совести, ни поступки, которых он стыдился бы, ни раскаяние. Убедившись, что миссис Болд действительно располагает тысячью двумястами фунтов дохода, мистер Слоуп постарается стать ее мужем и хозяином этих денег, видя в этом исполнение своего религиозного долга, сопряженного к тому же с некоторым самопожертвованием. Ведь ему придется отказаться от дружбы синьоры, уступить мистеру Хардингу, преодолеть свою антипатию к…, впрочем, проверив себя, он убедился, что отказаться от антипатии к доктору Грантли он не в силах. Он женится на вдове как враг ее свояка, если она на это согласится, а нет, пусть ищет себе другого мужа!

В Барчестер он въехал с решимостью тотчас разузнать правду об имущественном положении вдовы, а в отношении богадельни поступить, как подскажут обстоятельства. Если он сможет без большого для себя ущерба переменить фронт и водворить в богадельню мистера Хардинга, он это сделает, а если нет — он все равно попробует жениться на его дочери. Но архидьякону он ни в коем случае не уступит.

Он велел отвести лошадь в конюшню и сразу приступил к делу. Мистер Слоуп, надо отдать ему справедливость, не был лежебокой.

Бедняжка Элинор! Не он один видел в ней завидную добычу.

Примерно тогда же, когда мистер Слоуп беседовал с пудингдейлским священником, ее красоту и богатство обсуждали в Барчестере, в доме доктора Стэнхоупа. Утренние визитеры нарассказали там немало правды и немало небылиц о состоянии, которое оставил ей Джон Болд. Потом визитеры удалились, и так как глава дома удалился вслед за ними, а миссис Стэнхоуп вообще не выходила, то Шарлотта и ее брат остались в гостиной вдвоем. Он сидел у столика, лениво набрасывал карикатуры барчестерских светил, позевывал, полистал одну книгу, потом другую и явно не знал, как убить время без больших усилий.

— Ты не очень-то усердно ищешь заказы, Берти,— заметила сестра.

— Заказы? В Барчестере? Ну, кому тут может взбрести в голову увековечить себя в мраморе?

— Значит, ты решил бросить свою профессию?

— Вовсе нет,— ответил он, отделывая шаржированное изображение епископа.— Взгляни, Лотта, как похож этот человечек — особенно облачение! Я сразу занялся бы своей профессией, как ты выразилась, если бы родитель снял мне мастерскую в Лондоне. Но скульптор в Барчестере? Да ведь тут никто не знает, что такое торс!

— Отец не даст тебе ни шиллинга на лондонскую мастерскую,— ответила Лотта.— И не дал бы, даже если бы хотел. У него нет таких денег. Но вот ты сам мог бы кое-что сделать.

— Что же это, черт возьми?

— Видишь ли, Берти, зарабатывать деньги ты не способен.

— Я и сам так думаю,— ответил он, нисколько не обидевшись.— У одних людей есть талант наживать деньги, но они не умеют их тратить. Другие не способны нажить и шиллинга, зато траты — их сильная сторона. По-видимому, я принадлежу к числу последних.

— На что же ты думаешь жить? — осведомилась его сестра,

— Буду считать себя юным вороном и ждать манны небесной. Кроме того, после кончины родителя мы все кое-что получим.

— Да, тебе хватит на перчатки и башмаки. Если, конечно, ростовщики не заберут всю твою долю. Если не ошибаюсь, они и так почти прибрали ее к рукам. Я удивляюсь тебе, Берти: с твоими талантами, с твоей наружностью — и не попробовать устроить свою жизнь! Я с ужасом думаю о том дне, когда отца не станет. Мама, Маделина и я — мы будем бедны, но ты останешься нищим!

— Довлеет дневи злоба его,— ответил Берти.

— Ты послушаешь моего совета? — спросила сестра.

— Cela depend[16],— ответил брат.

— Ты согласишься жениться на женщине с деньгами?

— Во всяком случае,— ответил он,— на женщине без денег я не женюсь. Но где теперь найдешь богатую невесту? Их всех успевают перехватить попы.

— Поп перехватит и ту невесту, которую я тебе прочу, если ты не поторопишься. Я говорю о миссис Болд.

— Фью-ю-ю! — свистнул Берти.— Вдовица!

— Она очень красива,— возразила Шарлотта.

— И я получу за ней готового сына и наследника.

— Дети часто умирают во младенчестве,— сказала сестра.

— Ну, не знаю. Впрочем, что до меня, то пусть живет, я вовсе не хочу его убивать. Но согласись, что готовая семья — это минус.

— Но ведь он только один! — уговаривала Шарлотта.

— И совсем маленький, как сказала некая горничная.

— Нищие не привередничают, Берти. У тебя нет выбора.

— Я человек разумный,— ответил Этельберт.— И покладистый. Если ты все устроишь, Лотта, я на ней женюсь. Но с условием, что деньги эти существуют на самом деле и что доходом буду распоряжаться я,— по крайней мере, при ее жизни.

Шарлотта попыталась объяснить брату, что ухаживать за своей будущей женой он должен сам, и, чтобы пробудить в нем энергию, принялась восхвалять красоту Элинор, но тут в комнату внесли синьору. Дома, наедине с родными, она довольствовалась двумя носильщиками, которые теперь и уложили ее на кушетку. Одета она была не так парадно, как на вечере епископа, но с большим тщанием, и хотя в глазах ее пряталось выражение озабоченности и боли, она даже днем казалась удивительно красивой.

— Знаешь, Маделина, я женюсь! — сказал Берти, едва слуги ушли.

— Это последняя глупость, которую ты еще не совершал,— отозвалась Маделина.— А потому ты имеешь право попробовать.

— Так, по-твоему, я сделаю глупость? А Лотта настаивает! Но твое мнение весит больше — ты же по опыту знаешь, что такое брак.

— Да,— ответила Маделина с суровой грустью, словно говоря: “А тебе-то что до моей беды? Я ведь тебе не плачусь!”

Берти огорчился, заметив, что обидел ее, а потому подошел и сел на пол у ее изголовья, чтобы помириться с ней.

— Послушай, Мад, я же шутил, ты знаешь. Но серьезно — Лотта советует мне жениться. Она хочет, чтобы я женился на миссис Болд. На богатой вдовушке с прелестным малюткой, очаровательным цветом лица и гостиницей “Георгий и дракон” на Хай-стрит. Ей-богу, Лотта, если я женюсь на ней, то стоять в трактире за стойкой буду сам — эта жизнь, во всяком случае, по мне.

— Что? — воскликнула Маделина.— На этой черномазой дурочке во вдовьем чепце и в платье, которое на нее точно вилами навивали? — Синьора никогда не признавала других женщин красивыми.

— Мне она показалась обворожительной,— возразила Лотта.— Она была там самой красивой, если не считать тебя, Маделина.

Но даже этот комплимент не смягчил искалеченную красавицу.

— Лотта всех женщин находит обворожительными,— сказала она.— Худшего судьи в подобных вещах я не встречала. Ну, как она могла показаться тебе красивой в этой штуке, которую носит на голове?