Читать книгу "Игра в молчанку - Эбби Гривз"

И я шагнул к Элинор. Никогда, никогда я не придавал особого значения физическим контактам и не стремился к ним, но сейчас я крепко пожал ей руку в надежде, что это побудит ее хотя бы обнять тебя на прощание. Редкий случай, но Элинор поняла, что от нее требуется.

– Спасибо, мам… За все это, – пробормотала она, неопределенным жестом обводя комнату.

По пути домой мы оба молчали. Я, впрочем, постоянно поглядывал на тебя, стараясь делать это как можно незаметнее. Ты сидела, низко наклонив голову, и смотрела то ли на сложенные на коленях руки, то ли на резиновый коврик на полу салона.

Когда я наконец остановил машину на нашей подъездной дорожке, уже давно стемнело. Воздух был по-октябрьски холодным, но ни ты, ни я не спешили поскорее войти в дом. Двигатель я заглушил, и вентилятор обогревателя, громыхнув в последний раз, выплюнул в салон порцию тепловатого, пыльного воздуха. Выпустив рычаг передач, я взял твою руку в свою.

– Мы сделали все что могли, Мегс. Теперь нам остается только ждать.

Молчание. Потом:

– Я не могу. Она – моя дочь, – твой голос дрожит.

– И моя тоже.

– Конечно, но… Я… я не знала, что будет так трудно, так тяжело.

Все годы, пока нас было только двое, и мы думали, что так будет всегда, я никогда не требовал от судьбы большего. Мы были счастливы, и я не хотел никаких перемен. Изменилось бы что-нибудь, если бы я тебе в этом признался? Если бы объяснил, что в моих планах не было места для третьего, для колыбельных, для родительских собраний, для первых бойфрендов – равно как и для отсутствия таковых?.. Не знаю, смог бы я рискнуть и выложить тебе все, что думал, не боясь, что ты бросишь меня и отправишься на поиски человека, которому все это будет интересно и нужно. Но сейчас, глядя как стремительно запотевают стекла нашей машины, я вдруг понял, что ты с самого начала едва ли думала о чем-то, кроме ребенка. Даже в самые первые, самые счастливые и беззаботные деньки нашей жизни вдвоем… Но одно дело, когда твоя мечта сбывается, и совсем другое, когда она превращается в кошмар.

– Уже поздно, Мегс. Пойдем домой, пока мы не замерзли окончательно. Я погрею нам вчерашний суп.

Тем вечером мы ели суп с бараниной из пиал, которые моя сестра подарила нам на свадьбу. Они были украшены серо-голубым восточным орнаментом, и на дне каждой была нарисована пара попугаев-неразлучников. Немного слащаво, согласен, но тебе они нравились, а мне нравилось, что они приносят тебе радость, частью которой я себя ощущал.

Прежде чем ставить пиалы на стол, я сполоснул их от пыли, скопившейся на фарфоре за восемнадцать лет. Пиал с неразлучниками у нас было только две.

12

После того как мы отвезли Элинор в Манчестер, мы очень долго – в течение нескольких недель – не получали от нее никаких известий. Я видел, не мог не видеть, как ты проверяешь свой мобильник: едва проснувшись утром, перед сном, а также в течение дня с интервалом не более четверти часа. Много раз я говорил тебе, что это в порядке вещей, что так и должно быть и что это – добрый знак. Как все студенты, Элинор заводит новых друзей, говорил я, пропускает лекции, теряет ключи и так далее. Все нормально, что тут волноваться?

Вот только мы оба знали – знали все два года, прошедших с того памятного нам обоим вечера, – что ничем нормальным здесь и не пахло. Два года Элинор держалась очень замкнуто, а когда нам удавалось вывести ее из этого состояния, вела себя как человек на грани срыва. Какого срыва? Какова его причина?.. Мы этого так и не узнали. В те дни я нередко ностальгировал о прошлом, представляя себе некий гибридный вариант Элинор: круглое младенческое личико на угловатом, неловком подростковом теле, и за каждым движением, за каждым взглядом – живой, пытливый ум, который питается неуемным природным любопытством, превращающимся в нечто большее, в могучую, не знающую преград силу… Но окончательного превращения так и не произошло, и теперь былое жизнелюбие и силы покидали Элинор – покидали буквально у нас на глазах, и мы ничего не могли с этим поделать.

Да, Мегс, каждое утро, едва проснувшись, я, как и ты, первым делом проверял свой телефон, но ни звонков, ни сообщений от нее не было. Не было. Я говорил тебе, мол, не надо постоянно слать ей эсэмэски, чтобы не беспокоить, не отвлекать от занятий, но истинная причина крылась в другом. Я боялся того, как ты можешь отреагировать, если она не ответит. Сам я, впрочем, время от времени посылал ей простые и незамысловатые сообщения типа «Как занятия?» или «Покупаешь ли ты свежие фрукты?», но, как и следовало ожидать, они оставались без ответа, и я к этому привык. Да и что тут можно было поделать? Не в полицию же звонить – мол, наша дочь-студентка не отвечает на СМС-сообщения… С другой стороны, одному Богу известно, что могла бы обнаружить полиция, если бы мы все-таки туда обратились. Впрочем, подобный поступок казался мне чересчур мелодраматичным, да и что конкретно мы могли сказать? «Мы беспокоимся за нашу восемнадцатилетнюю дочь, потому что она перестала поддерживать с нами связь»? Но ведь Элинор была уже взрослой, если не в наших глазах, то в глазах закона. В полиции нас бы просто высмеяли.

И мы продолжали бездействовать.

Ну а если быть честным до конца, Мегс, то… Иногда мне кажется, что на самом деле мы оба старались любыми способами укрыться от беспощадной правды, отдалить тот момент, когда мы оба с неизбежностью пришли бы к выводу, который теперь кажется очевидным: ты была абсолютно права, когда сказала, что мы теряем нашу дочь.

Незаметно подошел декабрь с неизбежной круговертью поздравительных открыток, дружеских вечеринок, праздничных хлопот, подарков. Среди всего прочего был и звонок от Эди, которая интересовалась, приедем ли мы трое к ней в гости, как в прошлом году. Не успела ты дать отбой, как я понял: кончено. Нам больше не удастся прятать головы в песок.

– Мне нужно узнать, приедет ли Элинор домой на Рождество, – сказала ты, все еще вертя в руках телефон-трубку.

– Конечно приедет. Обязательно приедет. Куда же она денется? – проговорил я преувеличенно-бодрым тоном, тщетно стараясь преодолеть крепнущие в моей душе сомнения.

Ты покачала головой.

– Фрэнк, ты должен к ней съездить.

– Я? Почему – я? Поедем вместе…

– Она не хочет меня видеть, Фрэнк. А ты… у тебя получится. Ты лучше меня знаешь, как с ней обращаться.

Твои слова заставили меня засомневаться еще больше. В последние два года я не мог воспринимать свои отцовские обязанности иначе как некое подобие игры в рулетку, когда с каждым поворотом колеса все больше теряешь контроль над конечным результатом. А теперь еще и это… Я ставил свои фишки поочередно то на доброжелательность, то на участие, то на запугивание, но ни одна из них так и не принесла мне желаемого выигрыша.

Я снова посмотрел на тебя. Для меня ты всегда была авторитетом, гранд-мастером, способным решить любую проблему, но сейчас тебя трясло так сильно, что ты едва удерживала телефон в руках. И все же даже теперь я не мог, не хотел верить, что ты, как и я, зашла в тупик и не знаешь, что делать. Тем не менее, именно ты, Мегс, – ты, а не я, – первой решила покончить с неизвестностью.