Читать книгу "Мужская душа. Психологический путеводитель по хрупкому миру сильного пола - Бьорн Зюфке"

Логическим следствием этих двух циклов, согласно наблюдениям, является то, что женщины, как правило, «брюзжат», а мужчины «ворчат». Те, кто осознает свои желания, но видит, что им мешают их реализовать, сердятся и брюзжат. Те, кто не признает своих желаний и просто работает в соответствии с внешними требованиями, страдают тихо и устало. С психотерапевтической точки зрения нужно еще больше усиливать брюзжание и ворчание, чтобы женщины черпали в своем гневе энергию для изменений и действий, а мужчины ощущали свои страдания и сообщали о них.

Бо́льшая часть терапевтической работы с мужчинами состоит в том, чтобы с помощью бесед сначала вызвать у них желания, а затем волю для их реализации. Как только становится возможной неэкстернализующая речь, клиент больше не стремится обороняться, а начинает испытывать интерес к своему внутреннему миру. Некоторые женщины, а также некоторые психотерапевты хотят перетащить мужчину на свою территорию, в знакомую им область, то есть в страну эмоций. Хотя их намерения вполне благие, но они лишь ограниченно связаны с интересом к его внутреннему миру. В прошлом году я был на двухдневном конгрессе «Мужская работа». Подводя итоги мероприятия, единственная женщина-участница сказала, что очень благодарна за то, что так много узнала о внутренней жизни мужчин. А затем добавила: «И я узнала, что иногда мы, женщины, слишком сильно давим на мужчин». В зале воцарилась долгая тишина. Чувство того, что нас поняли, возникшее у присутствовавших мужчин, было буквально ощутимо.

МУЖЧИНАМ ТРУДЕН ДОСТУП К СВОЕМУ ВНУТРЕННЕМУ МИРУ, ОСОБЕННО КОГДА В НЕГО ВОВЛЕЧЕНЫ НЕГАТИВНЫЕ ЧУВСТВА, СЧИТАЮЩИЕСЯ ЖЕНСКИМИ: СТЫД, БЕСПОМОЩНОСТЬ ИЛИ СЛАБОСТЬ, ВЫЗВАННЫЕ ЛИЧНЫМИ НЕУДАЧАМИ.

Вот почему мы, психотерапевты, снова и снова расспрашиваем клиента – из интереса к его конкретному внутреннему миру. Не потому, что мы хотим изменить его в том или ином направлении, и не потому, что мы хотим что-то выведать у него. Мы спрашиваем, потому что хотим понять, как мужская дилемма дифференцируется в его конкретном случае, какие возникают страхи или беспокойства, как он справляется со всем этим. Мы, конечно, хотим «отнять у человека его старый текст», разрушить его экстернализирующую концепцию, хотим показать ему его собственный эмоциональный мир. Но мы не уточняем, как именно должен выглядеть этот мир в соответствии с нашими ожиданиями и пожеланиями. Мы не хотим, чтобы он «непременно пережил свою грусть», «выпустил свой гнев должным образом» или «наконец-то почувствовал свою любовь». Поэтому нужно сначала искать и обсуждать чувства там, где они сознательно присутствуют, а не там, где, по нашему мнению, они по-прежнему отсутствуют. Другие, более скрытые эмоции проявятся в ходе терапевтической работы, если психолог и клиент не оставят их без внимания.

Кроме того, мужчина не примет такие «насильственно вырванные» чувства как свои собственные, что вполне объяснимо: «Моя жена говорит, что я похож на раненого мальчика, а мой психотерапевт считает меня беспомощным». Все остается далеким, интеллектуальным, теоретическим, эмоциональным уроком. Почему бы не использовать свое собственное любопытство и интерес мужчины к самому себе? Почему бы не выйти на его арену логики и рациональности и не попытаться понять ее и, возможно, получить там немного пищи для размышлений? Как и в любом разговоре, в терапевтическом дискурсе имеет смысл внимательно слушать, обращать внимание на слова и сопровождающие их жесты и мимику, на противоречия и необычные детали. Как говорит Морфеус в фильме «Матрица»: «Дежавю, повторение одной и той же последовательности – сбой в матрице указывает на то, что они что-то меняют!» То же самое относится и к мужчинам: несоответствия, непонятные моменты, необычные вещи являются ошибками в тенденции к экстернализации. Они указывают на то, что в этом вопросе внутренний мир не на 100 процентов закрыт, что-то пытается выйти на поверхность.

Мы приветствуем это «что-то» в психотерапии, пытаемся понять это, спрашиваем, что нужно чувствовать здесь и сейчас, где и как это чувство может ощущаться в теле. И мы предлагаем варианты дифференциации: там, где многие мужчины изначально различают только «хорошие» и «плохие» чувства, вскоре становятся более заметными желание и удовольствие, страх и гнев. Возможно, даже градация интенсивности чувств: опасение – это еще не страх, страх – еще не приступ паники.

В конце этой главы я хотел бы привести более длинный пример, чтобы проиллюстрировать четыре только что описанных терапевтических этапа. Однако на практике соответствующие участки пути не выстроены в четко очерченную форму. Напротив, весь путь в рамках терапии необходимо проходить снова и снова, иногда каждый раз заново. Однократное преодоление 1-го или 2-го этапа не означает, что они больше не играют никакой роли в жизни и психическом функционировании мужчин. Поэтому в скобках я отметил, какой этап терапевтического процесса проходит в настоящее время.

Ноябрьским вечером, за пять минут до окончания рабочего дня и начала моего отдыха, г-жа Геринг звонит в мужской консультационный центр и твердым, но озабоченным голосом просит назначить встречу со своим младшим братом, который, по ее мнению, может совершить самоубийство. Вы спросите, почему я спешу назначить встречу после короткого разговора с г-жой Геринг в обход нашего маленького листа ожидания? Потому что мужчины-самоубийцы так же популярны у амбулаторных психотерапевтов, как репелленты у комаров.

Мысли о самоубийстве 32-летнего г-на Туле, которые он тайно признает в первоначальном разговоре, появились совсем недавно: его старший брат, который был его лучшим и единственным другом, совершил самоубийство – без прощального письма, без объяснения причин. Он, переживая разрыв, все больше и больше закрывался от общества и неоднократно отвергал предложения сестры о помощи. Я снова вспоминаю об ужасных статистических данных о самоубийствах мужчин и задумываюсь над тем, почему же мы, мужчины, скорее умрем, чем обратимся за помощью.

Во время второй встречи Туле рассказывает о своей семье. У меня складывается впечатление, что самоубийство его брата – это что-то вроде вершины айсберга, подводная часть которого, возможно, не опасна для жизни, но очень и очень холодна. На следующий сеанс он приносит фотографии своей семьи. Итак, сначала мы говорим об эмоциональной холодности его родителей, затем о его отношениях с умершим братом, его огромном чувстве вины за то, что он не спас брата от смерти. Я спрашиваю его о мыслях о самоубийстве. Он отвечает, что не хочет поступить так, как его брат. «Нет, вы можете получить помощь!» – говорю я, и мы оба радуемся – немного сдержанно, но это уже прогресс.

Тема помощи – вторая общая тема в терапии Туле, который играет роль помощника в своем семейном айсберге (а также, конечно, вне его): эмоциональный собеседник для матери, рабочая лошадка для отца, активный помощник братьев и сестер, друзей и партнеров.

– Я помог как минимум 20 людям с переездом, – говорит он, естественно, без намека на жалобу в голосе.

– А сколько людей помогло вам переехать? – спрашиваю я.

– Нисколько. Но я никогда еще не переезжал.

У его родителей пекарня – бизнес, который требует много труда, – и они просят его помогать в пекарне (1 – распознать проблемы в отношениях). Поэтому он печет булочки рано утром, а потом отправляется на работу в туристическое агентство. «Правильно, – говорю я, – родители действительно пользуются вашим трудом!» и прошу его усилить легкие постукивания ногой во время своих рассказов (2 – столкновение). Ему все это явно дается с трудом: вести себя определенным образом, постукивать ногой, сказать «нет». Когда он пытается сказать «нет» здесь, в терапевтическом центре, он улыбается, как будто это смешно.