Читать книгу "Человеческая гавань - Йон Айвиде Линдквист"

Мы ходим на прогулку в лес, на луг, идем по городским улицам, и мы видим наше окружение, которое состоит из дискретных единиц. Вокруг нас много разных деревьев, разных трав и кустов, разных домов, окон, вывесок, лиц встречных прохожих. Наш взгляд вязнет в деталях. Осенью в лесу мы пытаемся понять все многоцветное разнообразие обступившей нас природы. Это — земля.

Но море. Море совсем другое. Море — едино.

Мы можем наблюдать, как меняется настроение моря. Как море выглядит, когда дует ветер, как оно играет с бликами света, как поднимается и опускается волна. Но мы все равно говорим: море. Мы дали разным частям моря названия, у нас есть навигационные карты, но, когда мы говорим о море, мы используем только одно слово. Море.

Когда мы уплываем в маленькой лодочке так далеко, что уже не видим земли, вокруг нас остается море. Это неприятно. Море — как слепой и глухой бог, который окружает нас и властвует над нами, даже не зная того, что мы существуем.

Мы для него значим меньше, чем песчинка на спине слона. Если море хочет, оно дает нам все, что мы у него просим, и оно может у нас все отобрать. Просто взять и отобрать, ни о чем не предупреждая заранее.

И молясь другим богам, мы просим: спасите нас от морской бездны.

Шепот на ухо

Через два дня после бури Андерс внимательно изучил свою лодку. Он оглядел ее со всех сторон. Да уж, не зря он получил ее пятью годами раньше совершенно бесплатно.

Никто не знает, куда девать износившиеся и прохудившиеся пластиковые лодки, и их стараются пристроить куда — нибудь, солгав о том, какая это хорошая лодка. Хотя на самом деле самое милосердное по отношению к отслужившей лодке — это, как думал Андерс, взять ее, прицепить на буксир, вывезти в море, просверлить в ней пару дырок и затопить. Лодка Андерса была как раз в таком состоянии, что ее оставалось только затопить.

Весь корпус был в трещинах, двигатель разломан. Уключины изношены настолько, что вставить в них весла представлялось совершенно невозможным. Можно было бы попробовать поменять двигатель, взяв из сарая тот, в котором было десять лошадиных сил, но в любом случае эта лодка вызывала сильные сомнения.

На самом деле сейчас лодка Андерсу была не так уж и нужна. При необходимости он всегда мог одолжить лодку Симона. По большому счету он вышел на пристань для того, чтобы посмотреть, что происходит на море.

С юго — востока подул легкий ветерок. Андерс закурил сигарету. Затем он достал бутылку с разбавленным вином и отпил несколько глотков, прислушиваясь к шуму камыша в заливе.

Труп Сигрид обнаружился в камышах несколько дней назад. Симон сказал, что в воде она пробыла самое большее один день. Где она была до этого, никто не знал.

Два полицейских в резиновых сапогах обошли всю округу. У них тоже не было никаких версий или догадок. Андерс был в спальне и смотрел на них через окно, но они ничего не нашли. Походив еще немного и поспрашивав жителей острова, они вернулись на материк.

Андерс сел за кухонный стол и налил себе кофе. Число бусинок увеличилось до ста. Это произошло ночью, после того как он ушел спать.

Что это, какие сообщения несут в себе эти бусинки? Рядом с белыми находились синие.

Андерс чувствовал, что Майя в доме, но она не давала ему никакого четкого сигнала. Он больше не боялся, наоборот, в нем росла уверенность, что это он удерживает в этом мире свою дочь.

В дверь постучали. На крыльце послышался голос Симона:

— Есть кто — нибудь?

— Я на кухне. Заходи.

Андерс быстро огляделся, удостоверившись, что бутылок на виду нет. Только на мойке стоял пакет виноградного сока.

Симон вошел и спросил с порога:

— У тебя есть кофе?

Андерс встал, налил кофе и поставил чашку перед Симоном. Тот внимательно рассматривал бусины.

— Это твое хобби?

Андерс от неожиданности споткнулся и едва не опрокинул свою чашку. Симон этого даже не заметил. Он машинально водил пальцем по столу, как будто рисуя что — то. Его взгляд был направлен куда — то внутрь.

— Как ты думаешь, ты можешь чувствовать себя другим человеком? — спросил он негромко.

Андерс улыбнулся:

— Не знаю.

— Я думаю, что это невозможно.

— В смысле?

— Человек никогда не становится другим. Иногда можно себе такое представить. Когда ты думаешь о близком тебе человеке. Тебе кажется, что ты понимаешь его чувства, мысли. Что он — это ты, и наоборот. Но на самом деле это не так. Другим ты никогда не станешь, ты навсегда останешься собой. И ты никогда до конца не поймешь другого.

Андерс прежде не слышал, чтобы Симон рассуждал на подобные темы. Он всегда был таким простым и незатейливым.

— А бабушка? — спросил Андерс.

— Ну да. Можно прожить жизнь с мужчиной и все про него знать, но она же не мужчина.

— Это я знаю.

Симон указательным пальцем постучал по столу:

— Не так уж много мы знаем. Мы ведь исходим из своих мыслей, мнений, понятий. И только потому, что понимаем смысл того, о чем говорят другие, мы и считаем, будто хорошо знаем, кто они такие. Но на самом деле мы не имеем о них никакого представления. Поскольку мы — то другие.

Когда Симон ушел, Андерс долго лежал в постели Майи и смотрел в потолок. Протянул руку за новой бутылкой и сделал большой глоток. Он думал о словах Симона.

Не так много мы знаем.

Что именно вынудило его позвонить Сесилии? Ведь он думал о том, что она сможет понять, что она хотя бы мысленно увидит то же самое, что видит он, потому что они были вместе в течение стольких лет. Они ведь стали почти одним человеком!

Но что произошло дальше? Они расстались, потому что им было больше нечего делать друг с другом. Оказывается, сломать отношения так легко. Все, что казалось раньше важным и незыблемым, так легко проходит. Как будто ничего и не было.

Андерс поднял бутылку и описал ею в воздухе круг. Он огляделся и громко сказал:

— Но ведь тебя — то я знаю!

Или?

Он вспомнил те времена, когда Майя была еще младенцем. Он стоял и смотрел, как она лежала в своей кроватке. Как ему хотелось тогда понять, о чем она думает, что происходит в ее маленькой головке.

Нет. Мы не знаем.

После того как Майя исчезла, Андерс постоянно думал о ней. Он разговаривал с ней вслух. Поскольку ее больше не было, она не менялась, и он представлял ее себе как куколку, как некий образ, как застывшую картинку.

— Мне очень страшно, — говорил он ей сейчас, — я так хочу знать, где ты? Как ты выглядишь, где ты находишься, что с тобой происходит? Я так хочу видеть тебя снова. Это самое мое большое желание, — у Андерса на глазах выступили слезы и потекли на подушку, — вот что я хочу. Вот что я хочу. Больше всего на свете хочу, да на самом деле только этого я и хочу!