Читать книгу "Прощай, Ариана Ваэджа! - Стелла Странник"

— А ты когда там был?

— В конце прошлого месяца! Кстати, ездил туда по делам… Изучал находки археологов… — Павел открыл дверцу шкафа и вглядывался вдаль в поисках нужной бутылки. — О! Вот то, что я искал!

— И что же видел в Париже особенного? — спросила Вера, потому что без этого «особенного», то есть, необыкновенного, характерного только такому чудесному городу, она не представляла ни одного вояжа.

— Я был на премьере «Весны священной»! — спокойно ответил он, выдернув в этот момент пробку из горлышка.

— Так ты… — два карих омута неимоверно увеличились в размерах, — ты… смотрел Стравинского?

— Да, — ответил он.

На удивление Веры, ответ прозвучал прозаично! Примерно так могла бы быть воспринята сухая реплика космонавта, вернувшегося с Луны, ликующему народу. Восторженная толпа встречает его овациями и ждет в ответ такого же упоения, а он ведет себя вызывающе естественно, будто бы ничего и не случилось.

— Да, — заметил он после небольшой паузы, — ведь балет… освистали…

— Какая разница? — удивилась она. — Это… просто… премьера… И еще — в чужой стране. Уверена, что такая вещь будет оценена по достоинству в Российской империи и даже, вот вспомни мое слово, потомки не забудут ее, отметят каким-нибудь фестивалем «Век «Весны священной»!

— Ну и фантазерка ты! — рассмеялся Павел.

— А что? Я видела в журналах эскизы декораций и костюмов. Рерих гениален! Он ведь и автор либретто! А Стравинский — тот вообще… неподражаем!

Кондратьев протянул Вере фужер:

— Хорошо-хорошо, я с тобой не спорю… — Он пригубил вино, стараясь прочувствовать его букет. — Да, ты ведь хотела поговорить со мной? Полагаю, о предстоящей свадьбе?

— Скорее даже — не поговорить, а… — Вера осеклась, словно вышла за красную черту. — Хотела просто тебя… увидеть…

Слово «увидеть» она уже вставила в последнюю очередь.

В этот момент закончилась лирическая музыка, и Павел отставил фужер на маленький журнальный столик:

— Подожди, включу что-нибудь… Кстати, раз ты не равнодушна к Стравинскому… У меня есть одна интересная французская пластинка… Никогда не отгадаешь имя композитора!

Он поменял пластинку, быстро вернулся и присел на диван с заговорщическим выражением лица. Устремил на нее проницательный взгляд, да так и не сводил.

Из граммофонной трубы послышались звуки, напоминающие пение птиц, звон ручья и шелест легкого ветерка, словно пробуждается природа…

— Ты хочешь сказать, что это… — Вера замолчала, ошарашенная своей догадкой.

— Да, хочу сказать, что это и есть «Весна священная»!

А музыка набирала темп и гипнотически подчиняла себе. Ее ритм становился более четким благодаря струнным и более мистическим с возгласами валторн. За женскими легкими нотами последовали мужские — с разудалой удалью молодецкой, с властными кличами. И вдруг… яростные заклинания, набравшие стремительный темп, резко… замолчали.

— Это «Поцелуй Земли» — миг тишины, завороженности, — прошептал ей на ухо Павел.

Он еще что-то хотел добавить, но Вера его уже не слышала. Она была сейчас среди славянского племени, на пpазднике Священной Весны. Вот сейчас Бесноватая выберет девушку, которую нужно будет пpинести в жеpтву Богу Солнца. И этой избранницей станет не кто иная, как она, Вера Арзамасцева! Подчиняясь музыке, девушка встала, сбросила легкий жакет и плавно повела руками, словно обнимая ими всю языческую Русь. Она сделала несколько шагов, которые трудно назвать па, хотя они тоже напоминали балетные. Скорее всего, это особые жесты, с одной стороны, архаичные — чуть напряженные, скованные, нагнетающие экспрессию, с другой — современные, очень знакомые в нынешних танцах.

И эта асимметричность в движениях, даже — дисгармония никак не вязалась с тем обликом Веры, который знал до этого Павел. «Да это же — Избранная! — метнулась в голове безумная мысль. — Она и есть та самая героиня балета, которая в окружении старцев танцует до изнеможения, чтобы пробудить весну, и… погибает…А я-то думал, кого же мне напоминает сегодняшний образ Веры?»

Она продолжала ритмично двигаться с одухотворенным выражением лица, как это делают профессиональные танцовщицы, медленно приближаясь к зеркальному шкафу. И вот сейчас танцевали уже они вдвоем — Избранная и Вера. Ноги, вывернутые носками внутрь и прижатые к телу локти напоминали позы из предсмертного танца девушки, которая выступала в балете там, в Париже. «Откуда Вера знает эти движения? — растерялся Павел. — Ведь она никогда не видела представления?» Матовое бархатистое платье изящно подчеркивало формы во время архаичных движений и точь-в-точь повторяло наряд Избранной — невесомый и полупрозрачный на фоне темных гардин.

— Ты танцевала в балете? — успел спросить он ее перед кульминацией жертвоприношения.

И она ответила:

— Очень давно… Несколько веков назад!

«Сейчас начнется «Величание Избранной», — подумал Павел. — Должна хлынуть волна страшной неукрощенной стихии… А резкие движения Избранной достигнут предела исступления и закружат в воронку страстей…» И он подошел к Вере и подхватил ее на руки. Избранница-жертва не сопротивлялась, она отдавалась той самой «неукрощенной стихии» без остатка… И только подняла к небесам слегка разгоряченное лицо, чтобы попросить у них милосердия ко всем живущим на Земле.

«Действо старцев человечьих» — сцена с характерным завораживающим мерным ритмом, происходила уже в другой комнате. Там случилась и кульминация произведения — «Великая священная пляска», в которой безраздельно господствовали предельное динамическое напряжение и стихийный могучий ритм.

…А в гостиной продолжал играть граммофон, извергая заключительные аккорды и нагнетая экспрессию в последний акт спектакля. Яростные удары литавр, барабана и струнных разрушали целомудренность музыкально-хореографического образа и наполняли его дисгармонией…

Глава 18

За три дня до экспедиции.

Вера вернулась домой глубоко за полночь. Тихонько нырнула в душевую комнату, потом переоделась. О том, как прошло время до рассвета, можно было бы рассказывать в отдельном романе — оно тянулось до бесконечности, как сера лиственницы и выпило без остатка все ее силы… Сначала провалилась в пропасть забытья, но почти сразу очнулась и до самого восхода солнца наблюдала за движением круглолицей луны, заглядывавшей в незашторенное окно. Сил не было не только встать и задернуть портьеры, не только отвернуться от светлого проема, окантованного темно-бордовым бархатом, кажущимся в ночи зловеще-черным, но и просто пошевелить рукой.

Наступившее утро не принесло радости. Закрывшись на задвижку, Вера не выходила из комнаты, демонстрируя желание побыть наедине. Хотелось разобраться в своих чувствах, понять свой поступок, да и… просто подумать — что делать дальше? В душе кипела ненависть к самой себе за проявленную слабость… А может, это была и вовсе не слабость? Тогда что? Упрямство? Да-да, мама считала ее непокладистой… Или расчетливость? Захотела занять пьедестал, принадлежавший Полине? Нет ничего проще, чем заполучить место шахматной королевы, потерпевшей поражение! Труднее отвоевать у нее эту позицию! А может, просто… распущенность! Ну да, конечно же!