Читать книгу "Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика - Галина Ершова"

Защита диссертации по индейцам майя стала научной и культурной сенсацией в Советском Союзе, очень быстро о дешифровке узнали и за рубежом. Казалось парадоксом: ни разу не побывав в Мексике, советский исследователь сделал то, чего не добились многие ученые разных стран, годами проводившие полевые исследования среди майя! Не выходя из кабинета, он дешифровал древнее письмо, основываясь на текстах трех сохранившихся рукописей, что позволило ему впоследствии придумать оборонительную фразу, похожую на известную сентенцию Эркюля Пуаро о «сером веществе»: «Я кабинетный ученый. Чтобы работать с текстами, нет необходимости лазать по пирамидам».

А в действительности ему очень хотелось оказаться в Мексике. Но это было невозможно – он продолжал оставаться «невыездным». Единственной его поездкой за рубеж стало участие в Международном конгрессе американистов в Копенгагене в 1956 году. По настоянию академика А.П. Окладникова Кнорозов был включен в состав советской делегации. С тех пор, вплоть до 1990 года, он уже никуда не выезжал, даже не подозревая о приходивших на его имя многочисленных приглашениях. Зарубежные ученые некоторое время недоумевали по поводу отказа коллеги от контактов, но, быстро разобравшись в прелестях советских нравов, потянулись в Ленинград. Среди первых были крупнейший лингвист Дэвид Келли и знаменитый археолог Майкл Ко. Крупнейшие майянисты – как, например, Татьяна Проскурякова – считали за честь присылать ему свои публикации.

С особой гордостью Юрий Валентинович любил рассказывать о том, как в разгар «холодной войны» американская школа признала фонетизм письма майя и предложенный им принцип дешифровки. Но он и не подозревал, какую бурю ненависти вызвал его успех у главы американской школы майянистики Эрика Томпсона. И «холодная война» тут была абсолютно ни при чем. Англичанин по происхождению, Эрик Томпсон, узнав о результатах работы молодого советского ученого, сразу же понял, «за кем осталась победа». Это не удивительно – он был и навсегда останется одним из крупнейших исследователей культуры и иероглифики майя. Но мысль о том, что кто-то, да еще из молодых, да еще из России, смог его обойти, была для него невыносимой. Тем более что он столько лет, имея столько возможностей, готовил к изданию свой каталог знаков, а когда тот был издан в 1956 году, то сразу же оказался морально устаревшим. 27 октября 1957 года в своем послании Майклу Ко, полном литературного изыска, злого сарказма и нетерпимости к научному инакомыслию, он писал:

«…Когда набежавших за время существования мира веков стало так много, то трудно представить, что именно вообразили в своей наивности эти старые доверчивые дети улицы…

И кто эти дети? Конечно, не дети Кристофера Фрайя, а ведьмы, летающие верхом на диких котах по полночному небу по приказу Юрия. Дэвид Келли, который гонялся за Кецалькоатлем, Шипе, Тонатиу и Шолотлем по атоллам Тихого океана, как я гонялся с сачком за бабочками… в Англии; бедная, сексуально изголодавшаяся Таня, ищущая в пророке из некогда святой Руси дрожки, которые довезли бы ее до чеховского блаженства. Кто еще? О да, г-н Далгетти, который первым собирался прочесть надписи Паленке, а затем перевести Хронику из Калкини, ныне заявляет, что благодаря Юрию может прочесть любое слово из Рукописей… Я спокойно наблюдаю за бегом Бурланда и Дэвида Келли вслед за Юрием, поскольку точно знаю, что с Юрием произойдет то же самое, что некогда произошло с другими малыми, такими как Сайрус Томас и Бенжи Ворф, также пытавшимися читать иероглифы…

…И потому у меня больше не повышается давление, как это было после прочтения последних откровений Юрия… Я спокойно воспринимаю все это, пока продолжается работа с моим каталогом иероглифов майя, который, я уверен, еще долго будет служить и для Юрия, и для многих других… Именно поэтому у меня не повышается давление, и я держусь в стороне от вашего Квадратного Стола…

Хорошо, Майк, ты доживешь до 2000 года. Вложи это послание к Введению в „Иероглифическое письмо майя“ и рассуди потом, был ли я прав…»

Илл. 35. Юрий Валентинович Кнорозов с любимой кошкой Асей. Фотоснимок сделан Галиной Дзенискевич, сотрудником Кунсткамеры (в те времена – ленинградского отделения Института этнографии АН СССР). Это единственная фотография, которая нравилась самому Кнорозову

Майкл Ко сохранил это письмо и в первый день 2000 года, перечитав его, заявил: «Томпсон был не прав. Прав оказался Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами». Копию письма он разослал коллегам. Так возникла еще одна невероятная история из жизни великого дешифровщика Юрия Кнорозова.

Сам Кнорозов не был знаком с этим письмом, но оно ему, безусловно, понравилось бы – и не только тем, что весь пафос Томпсона свидетельствовал о понимании своего поражения и бессильном бешенстве из-за недосягаемости советского ученого – ему нельзя было запретить работать, как в свое время джентльмен Томпсон проделал это с бедным Бенжи Ворфом. Но образы и постоянные литературные аллегории были вполне в кнорозовском духе. Не говоря уже о почти булгаковском упоминании о котах с ведьмами в полночном небе. Кнорозов тоже называл сборища майянистов шабашами… А сравнение с Сатаной ему безусловно бы польстило.

Кошка для Кнорозова всегда была животным священным и неприкосновенным. Самой знаменитой представительницей этого рода была сиамская кошка Ася (Аспид), у которой был сын по имени Толстый Кыс. Асю шеф вполне серьезно представлял в качестве соавтора своей глубочайшей теоретической статьи, посвященной проблеме возникновения сигнализации и речи. Портрет Толстого Кыса, сумевшего в глубоком младенчестве поймать на окне голубя, всегда занимал самое почетное место на большом письменном столе.

Надо сказать, что Юрий Валентинович предпочитал называть людей, предметы и явления по прозвищам или давать им сокращенные имена. Так, например, толстый словарь языка майя «Кордомекс» был переименован в «Толстомяс». Мексиканку, снявшую о нем великолепный фильм, он именовал не иначе как «Бешеная Дакотка». Майкл Ко был «Мишкой», но зато жена этого американского археолога Софи Добржанская (он ее побаивался) оставалась Софьей Феодосьевной. Следует отметить, что прозвища получали лишь те люди и предметы, к которым шеф относился с симпатией, неприятные для него персонажи такой чести никогда не удостаивались. Зато всегда с особым уважением он помнил имена всех знакомых животных и непременно в каждом письме интересовался, как они (поименно) поживают. Котов, как и Софью Феодосьевну, звал по имени, а собаку мог позволить себе переименовать в «барбоса». Его самого, как уже мог заметить читатель, коллеги именовали за глаза исключительно «шефом», а в приступах хорошего настроения – «шефулей». Сам он призывал, чтобы его на испанский манер звали «Дон Хорхе», – но никто на это не отваживался. Даже иностранцы старательно выговаривали его полное имя: Юрий Валентинович.

Итак, предложенная Кнорозовым дешифровка письма майя признана специалистами, блестяще защищена диссертация. Он женился на филологе красавице Валентине Михайловне, и молодая блестящая пара вскоре получила хорошую квартиру на Гранитной улице, неподалеку от Невской Лавры, где он любил гулять. Казалось, что отныне все неприятности остались позади, но судьба, больше похожая на злой рок, распорядилась иначе. Не зря он любил повторять, что «занятие письмом майя – дело опасное». Вскоре после рождения дочери заболевает пережившая блокадный голод Валентина Михайловна. Батарея бутылок все так же выстраивается под письменным столом, уже на Гранитной.