Читать книгу "Счастливый Феликс: рассказы и повесть - Елена Катишонок"

– Никого нету дома! Где Павлик? Где дети? Бери сметану, со сметаной вкуснее.

– Что вы хотите? – кричал Иннокентий Семенович, расплескивая суп. – Они на работе, дети на даче. На даче, говорю! С детсадом.

– Рядом? Где – рядом? На улице?

Он не успевал ответить – тетка нависала над столом.

– Почему ты не берешь сметану? Твой дядя всегда ел суп со сметаной! Что – «на работе», целые дни? Никого дома нету!

– Они молодые, тоже хотят отдохнуть. Едут после работы на пляж.

– Я совсем одинока, – тетка делала жалобное лицо. – Все дома и дома.

– Надо гулять! – наставлял Иннокентий Семенович. – Гулять!

– Тебе приготовить гуляш? Дядя любил гуляш…

– Какой гуляш?! Я сказал: «гулять»! Вам доктор что говорил?

– Тебе сахару хватает? У меня сахар вышел, компот несладкий. Пей, я не буду. Я сладкий люблю.

– Спасибо, хватит. Вам сахар купить?

– Ты хочешь пить? Я чай поставлю.

– Сахар! Сахар купить, я спрашиваю? – сатанел Иннокентий Семенович.

Светлая память тебе, дядя Арик, думал он, закуривая внеплановую сигарету. Не так давно разгадал он отрешенный дядькин взгляд куда-то мимо, мимо и вдаль. Он сидел вот так же за столом, а Софа стояла над ним с банкой сметаны, поварешкой, сахарницей; рывком хватала тарелку, громко стучала ножом, бросала крышку на кастрюлю. Святой человек был дядя Арик, святой…

Придя в институт, он долго не мог вернуться к работе, курил.

Спиваковы неоднократно приглашали Софу на дачу, «для вас и комната есть», уверяла Галина Сергеевна. «Зачем?!» – негодовала та; разумеется, следовал отказ и… новая обида, потому что днем она была одна. Супруги, в свою очередь, вздохнули с облегчением. И то правда: на даче полным ходом идет ремонт, до гостей ли?..

Ремонт означал отпуск для Павла и Иннокентия Семеновича – больше он у тетки не обедал. Все жалобы на одиночество выслушивала Валентина.

Старуха вызывала сострадание и в то же время раздражение. В самом деле, чем ей заняться после того, как пройден привычный маршрут от молочного магазина к бакалейному, с кратким набегом на овощной, и приготовлен обед? Не хлебом единым, в самом деле… Стесняется попросить книгу? На предположение – и предложение – та отмахнулась: «Зачем? У меня газеты!»

…Лилькина бабушка вязала. Дед читал запоем – газеты, журналы, книги; строил прогнозы горбачевских реформ. Оба любили поговорить, при этом бабка всегда спрашивала с извиняющейся улыбкой: «Не помню, детка, я тебе рассказывала или нет, как…» Когда мальчишки были совсем маленькими, Валентина, гуляя с коляской, часто слышала, как старушки в парке обмениваются воспоминаниями, и поняла простую истину: старики живут прошлым, потому что у них нет будущего. Она поделилась этой мыслью с отцом. Тот удивился, хотел возразить – и не возразил, только печально улыбнулся: «Почти формула. Состарюсь – проверю».

Прожив на свете восемьдесят три года, Софа была равнодушна к прошлому и не проявляла любопытства к будущему. У нее не было вечного атрибута и свидетеля прожитой жизни – плюшевого или дерматинового альбома с фотографиями, которым старики горделиво пытают каждого свежего гостя: «А вот это…» Бесполезно коситься на часы – все равно хозяева осторожно подвинут вашу чашку, чтобы перевернуть страницу и продолжить рассказ. Это может быть не альбом, а распухший конверт или жестяная коробка, и гость может заинтересоваться, что там на крышке написано, после чего придется выслушать историю, какой замечательный шоколад производила фабрика, которой давно нет, сейчас вы такого шоколада ни за какие деньги не найдете. Но самое главное будет под крышкой, когда вулкан спрессованных карточек оживет, извергнувшись на стол и на колени. Последует сбивчивый рассказ о родителях, о гимназическом выпуске, о каком-то рабфаковце, который раньше работал на той самой почившей шоколадной фабрике, а потом ушел на фронт, вот и карточка где-то была, там он с винтовкой, совсем ребенок… Повествование сумбурное, да оно и не может быть иным, ведь карточки лежат в беспорядке, коробка перевязана бечевкой, все руки не доходят привести в порядок…

Ничего подобного никто у Софы не видел. Прошлое существовало портретом на стене. Глядя на портрет, невозможно было представить эту красавицу ребенком, подростком, невестой, зрелой матроной, словно тетка существовала только в двух условных временных точках: «молодая» – двадцати с чем-то лет, и «старая» – теперешняя.

Случается, правда, что люди теряют свой архив: пожары, войны; пропадают альбомы, конверты, жестянки. Когда теряют родных и дорогих людей, до альбомов ли?.. Может быть, в Софиной жизни произошло что-то страшное, какая-то невосполнимая трагедия, и теперь ей больно прикасаться к прошлому, а будущее не вызывает интереса, поскольку не имеет к ней отношения? Сохранила фарфоровые и бронзовые пустяковины – такие вещи безопасней, ведь они молчат…

Это были праздные размышления посреди бестолкового лета. Попытки работать дома пришлось оставить: тетя заходила, стискивая в руке вечный платочек, и начинала – вернее, продолжала – сетовать на одиночество. Пришлось перенести библиотечный день в… библиотеку. Работа, к счастью, позволяла выключить мысли о Софе, но сама работа шла из рук вон плохо. Нет, объективно все складывалось удачно: машинного времени было достаточно, никто не мешал, но то, что так замечательно выстраивалось в голове, мертвело и ломалось в алгоритме.

Постепенно возвращались из отпусков сотрудники, в коридорах становилось людно. В библиотеке Валентина взяла свежий выпуск математического журнала, и название статьи притянуло, как магнитом: «Асимптотика сходимости стохастических методов глобальной оценки решения уравнения Фредгольма».

Закрыла журнал и через десять минут уже садилась в троллейбус.

Дома расслабилась: выстирала занавески, пропылесосила квартиру. Мысли допускала самые безмятежные: осенью Ромке в школу… Шторы пора сменить, хорошо бы совсем светлые… Надо Софе померить давление… Молодец новосибирский светоч, элегантно решил…

«Орлы» вбежали, толкаясь и говоря одновременно:

– Ромка вырвал в машине!

– Я не вырвал, я только потошнил…

Вся суета шла под оглушительные звуки Софиного телевизора – летом она не надевала наушники.

Павел спокойно выслушал новость о статье: плюнь. И добавил что-то об Эдисоне. Не надо было говорить ему; глупость несусветная.

Несусветная глупость подтвердилась через несколько дней, когда Спиваковы пригласили на дачу. «Оценить ремонт», как скромно выразился свекор. Он ходил по траве, азартно размахивая руками и то и дело покрикивая на мальчишек: «Я кому сказал, туда не ходить, там не наша территория! Наша – здесь». Обводил широким жестом клумбу, два молодых деревца, несколько кустиков и часто повторял слово «территория».

Павел восхищенно наблюдал за отцом. Теперь, когда основной ремонт был окончен, он вел себя совсем иначе, какие-то барские ноты появились в голосе. И на мать покрикивает: «Я чаю сегодня дождусь или как?» Она, к счастью, не берет это в голову. Помещик, самый настоящий помещик, честное слово! Как у Чехова. Того гляди, крыжовник посадит. И Софу уговорил поехать, а мы сколько бились – и ни в какую.