Читать книгу "Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер"

Приезд туда оказался ошибкой. Он был более одинок, чем когда-либо. Не с кем было разговаривать. Слухи о том, что над париком выросли невидимые рога, весьма спекулятивны. Конечно, в те времена у фрау Крупп были возможности для любовных афер, и фотографии намекают на произошедшую в ней удивительную перемену: с них смотрит полногрудая, энергичная женщина тридцати с небольшим лет, которая кажется чувственной, раскрепощенной. (Однако, если вглядеться в ее лицо, улавливаешь беспокойство; она либо несдержанна, либо – другая определенная возможность – глубоко встревожена.) Не исключено, что это вина фотографа. Не имеет значения. Целомудренная, опрометчивая или сумасшедшая, она отдалилась от Альфреда. Его больной сын был чужим, а остальные обитатели шато были скучны или противны. Он стал ссориться с одним ленивым родственником Берты. Согласно Кюнстеру: «Крупп, несомненно, гений в том, что касается техники… но в остальном он человек крайне ограниченный. У него не вызывает интереса ничто из того, что не связано с его профессиональной деятельностью. Вследствие этого он пришел к выводу, что родственник его жены Макс Брух, который впоследствии стал знаменитым дирижером, терял время, посвящая его музыке. Если бы Брух был техническим специалистом, заметил Крупп со всей серьезностью, он мог бы принести какую-то пользу и себе, и человечеству, но как музыкант – вел совершенно бессмысленное существование… Он думал, что для него нет недосягаемого, если он положил на что-то глаз. Карьера вознесла его самоуверенность до такой степени, что временами его поведение граничило с манией величия. Он мог вести себя вполне благородно. Но в то же время был способен на низкие поступки».

Крупп собственноручно подвел итог своим суждениям о духе германского культурного гения: «Мне не надо спрашивать Гете или кого-либо еще о том, что на этом свете правильно. Я сам знаю ответ на этот вопрос и не считаю, что кто-то вправе знать это лучше».

Его работа всегда была для него спасением. Но сейчас это мало помогало. В ноябре того года он размышлял о том, как восстановить свою репутацию, предлагая своим дилерам вступить «в контакт с редакторами респектабельных газет». Но сердце его к этому не лежало. «Пушечный король» казался свергнутым с трона. Даже когда выяснилось, что ситуация не настолько плоха, как он думал, выздоровление затягивалось; год спустя он отметил, что его «все еще часто мучают головные боли». Потом мало-помалу он пришел в себя. Опять начал покупать подарки – породистых лошадей для иностранных заказчиков и, если это были монархи, посылал им отделанные серебром орудия. Всем этим, однако, он руководил из Ниццы, а на далеком металлургическом заводе рабочие начинали удивляться, что произошло с их фельдмаршалом. Крупповцы его видели редко – только во время мимолетных наездов. После сорока лет у руля на круглосуточной вахте он покинул корабль. Это было странно и явно выходило за пределы катастрофы в Кенигграце. Возможно, у него выработалось отвращение к своим цехам, возможно, он надеялся снова завоевать Берту. В любом случае еще долго после того, как эпидемия холеры закончилась и на фабрику вернулось процветание, он продолжал скакать по курортам – бескровный, эксцентричный, неопрятный индюк, преследующий свою тень по всей Европе и оставивший полномочия по руководству фабрикой в Эссене прокуре – совету управляющих из четырех человек. «Состояние здоровья не позволяет мне беспокоиться по поводу дел завода», – писал он им с голландского приморского курорта и в связи с этим предлагал обдумать, как ему лучше всего перейти от «активной жизни к будущему вечному покою».

Сколько пребывал бы он в хандре, если бы не вмешались внешние обстоятельства, – этот вопрос остается открытым. В его жизнь постоянно вторгались события, потому что он был производителем стали, потому что это был Стальной век и почти ежедневно какой-нибудь изобретательный молодой инженер встряхивал калейдоскоп прогресса и создавал блестящую новую модель. В долгосрочном плане Альфред должен был процветать, так же как его отец должен был потерпеть провал. История была на его стороне. Если бы кто-нибудь усовершенствовал бессемеровский процесс, это изобретение, безусловно, было бы привлечено к источнику кокса – к Руру, иными словами, к Круппу. Пока он, полный недовольства, изнывал рядом с щеголеватыми друзьями Берты на Ривьере, Карл Вильгельм Сименс усовершенствовал мартеновскую печь в Англии, добившись изменений в расплавленном чугуне и кусках стали путем сжигания газов в камере. Хотя он был медленнее бессемеровского конвертера, новый метод давал больше стали и более высокого качества. Он был идеален для руд, содержащих примеси. Сименс быстро предложил его Альфреду как «нашему ведущему промышленнику», и вдруг изгнанник опять почувствовал привлекательность активной жизни. Воскреснув, он предупредил прокуру: «Мы должны внимательно следить за этим и ничего не пропускать сквозь пальцы, – если это хорошо, мы должны стать здесь первыми».

Тем временем его союзники в прусской армии были заняты залечиванием ран. Каждый маневр в семинедельной войне подвергался подробному разбору. Искореженные зарядные механизмы оправданы не были. Однако другие зарядные устройства удержались. Два генерала, Фойхт-Ретц и Хиндерсин, командующий артиллерией в Богемии во время австро-прусской войны, были фанатиками; они хотели переоснастить всю армию тяжелыми стальными минометами и нарезными, заряжающимися с казенной части литыми стальными орудиями из Эссена. Альфред, указывали они, вызвался заменить свои пушки, выпущенные до 1866 года, 400 новыми 4-фунтовыми орудиями и следует этому обещанию. Руководя переговорами путем переписки с Эссеном, Крупп организовал встречу своих управляющих с Бисмарком, обошел Роона и получил благословение короля. Причина для этой «жертвы», как он выражался, была отнюдь не патриотической. Он хотел реабилитации, прекращения скандала: «Инквизиция подобного рода неизбежно досаждает кому угодно, а власти повсюду суют свой нос». Его величество согласился заключить мир. Одновременно Альфред поддерживал переписку со своими инженерами, и дефект, связанный с неверным углом щелевого отверстия в зарядном механизме, был устранен. К удовлетворению короля, Бисмарка и Мольтке, усовершенствование продемонстрировали на полигоне Тегель; даже Роон на время замолчал, и, по словам Круппа, «зарядная система с казенной части была принята в Пруссии как принцип». Жертва была совсем не жертвой, а просто хорошим бизнесом. Потерянная в Австрии почва под ногами была восстановлена, а к началу 1867 года Альфред уже фактически пытался влиять на королевские назначения в военный департамент. Энергичному молодому председателю своей прокуры Альберту Пайперу он писал: «Я хочу при первой же возможности высказаться по этому вопросу самому королю и напомнить ему, что Пруссия была отсталой, потому что министерство плохо управлялось, и последует новое фиаско, если министерство будут разрывать на части. Я могу сказать ему что угодно».

* * *

Так упавший вновь стал могущественным. Он должен был усвоить несколько уроков. Во-первых, следовало, по крайней мере, осторожно относиться к иностранной торговле оружием. Но нет, меньше чем через год, в разгар франко-прусского кризиса 1868 года по поводу Люксембурга, мы видим, как во время Парижской выставки он пытается вооружить французов. Кризис обостряется – Наполеон III, напуганный растущей властью Вильгельма, пытается аннексировать герцогство, а Альфред колеблется. Он хочет, чтобы Берлин понял: «В случае войны я готов делать все, что в моих силах, чтобы быть полезным». А потом устремляется вперед. На выставке он экспонирует слиток весом 88 тысяч фунтов (жюри настаивает на том, чтобы был укреплен пол) и гигантское 14-дюймовое орудие. Он рекламирует пушку как «чудовище, которого никогда не видел мир», и это не преувеличение. Один только ствол весит 50 тонн, лафет – 40; вес порохового заряда каждого снаряда составляет сто фунтов. В полном восторге император присуждает Круппу Гран-при и присваивает ему офицерский ранг Почетного легиона. Перспективы становятся все более яркими. В сентябре ссора из-за Люксембурга заканчивается унижением для Наполеона. Может быть, император захочет как-нибудь это возместить. Если так, то у Круппа есть на продажу несколько прекрасных средств убеждения. 31 января 1868 года Альфред послал во дворец Тюильри каталог своего оружия. «Воодушевленный интересом, который Ваше милосердное Величество проявило к простому промышленнику», он просит императора изучить «прилагаемый отчет о серии имевших место огневых испытаний» и высказывает предположение, что «пушка, которую я произвожу для различных ведущих держав в Европе, на мгновение заслужит Вашего внимания и будет оправданием моей смелости». Смелость – это мягко сказано. Обе страны были вооруженными лагерями. Это тоже едва кое к чему не привело. Тогда вмешался генерал Эдмон Лебюф, военный министр и близкий друг французского военного промышленника Шнайдера. Несмотря на блестящее заключение французской артиллерийской миссии, которая во время бельгийских маневров отметила отличную дальнобойность и точность новых орудий Круппа, заряжающихся с казенной части, французы отклонили предложение Альфреда. 11 марта 1868 года военное министерство в Париже закрыло папку Круппа, сделав на ней краткую пометку: «Ничего не произошло».