Читать книгу "Трейдеры-миллионеры. Как переиграть профессионалов Уолл-стрит на их собственном поле - Борис Шлоссберг"

25 000 долларов на счете. 1 января 1992 года я ушел на вольные хлеба и стал торговать апельсиновым соком на хлопковой бирже с капиталом 25 000 долларов, и клиринговые компании так боялись меня, что изо дня в день поутру я слышал что-нибудь вроде: «Послушай, болван, если мы потеряем 1000 баксов из-за того, что ты теряешь

26 000, тебе конец». [смеется]. Они следили за мной, как коршуны.

Если какой-то опцион оказывался слишком глубоко в деньгах, они любой ценой заставляли меня исполнить его. Я действовал им на нервы. Со временем это закончилось, поскольку за тот год я превратил 25 000 долларов в 250 000.

В: Большая часть этих 250 000 была сделана за счет скальпирования, или за счет сделок определенного направления?

О: Думаю, здесь были две основные составляющие. Вначале я ограничивался скальпированием, потому что мой капитал был невелик. Понятное дело, 25 000 не слишком большая ставка. Я подыскивал сделки спот, заключал арбитражные сделки или искал возможность для «бабочек». Иногда я открывал «бабочек» в расчете на кредиты, это все же лучше, чем ничего, и сцеплял некоторых из них. На каком-то этапе, когда апельсиновый сок поднялся до 1,60-1,70 доллара, я решил, что рынок перекуплен. Тогда, в 1990-е, мы вступили в декаду дефляции, и я подумал, что через какое-то время он обрушится и будет забыт, и начал открывать кое-какие позиции.

В: Вы стали открывать долгосрочные позиции по опционам пут?

О: Да.

В: Вроде спредов?

О: Я покупал путы и продавал коллы, создавая «воротники» или «ограды».

В: Используя базовые активы или без них?

О: Я хеджировал позиции базовым активом. Но лучше всего, если позиция взрывалась за счет страйков опционов пут, а я покупал путы и в известной степени шортил рынок. В принципе я хеджировал все, но оставлял небольшой допуск. Такая торговля нравилась мне потому, что в то время имели место колоссальные наклоны волатильности, уровень волатильности коллов был на 5-10 процентов выше, чем путов. Поэтому я выстраивал позиции с большим теоретическим преимуществом, предполагая, что, когда все это рухнет, я не стану хеджировать сделки в полном объеме. Я не собирался откупаться и выравнивать дельту так быстро, как полагалось, поскольку рынки обычно падают гораздо быстрее, чем растут, и я знал, что, хотя весь мир ведет игру на повышение, ситуация в целом изменилась, и прыжок рынка в пропасть — это лишь вопрос времени. На дворе были 1990-е, период дефляции, и я видел, как те, кто занимался золотом, прогорали каждый раз, когда рынок взлетал слишком высоко, и думал, что нечто подобное произойдет и с апельсиновым соком. Было несколько статей в газетах, вроде той, что Джимми Роджерс опубликовал в Barron’s однажды в уик-энд. Он писал, что рынок апельсинового сока может пошатнуться, поскольку в Бразилии подрастает несметное количество апельсиновых деревьев, или что-то в этом роде. И в конечном итоге так и случилось, вмешался рок, и апельсиновый сок рухнул.

В: Так значит, вы заработали 250 000. Вы остановились на этом или продолжали торговать апельсиновым соком?

О: Нет, я остался с ними и торговал там до 1997 года. Покинуть рынок меня заставила самая удачная сделка в моей жизни. Она тоже была по апельсиновому соку — в тот год внезапно грянули заморозки. Это был февраль 1996 года. Сезон заморозков миновал, судя по графикам, которые я видел, они обычно приходятся на декабрь и чаще всего случаются в сочельник. Но начался январь, а холода так и не наступили, на рынке ничего не происходило, и волатильность опционов стремительно падала, она снизилась с 40 процентов до 20, а я никогда не видел, чтобы опционы на апельсиновый сок имели волатильность 20 процентов. И я начал открывать бэкспреды, в то время как другие крушили опционы колл без денег на майские поставки. Они решили, что сезон холодов миновал, волатильность будет уменьшаться, апельсиновый сок никогда не вернется на уровень 1,30-1,50 доллара, — так прижмем тех, кто сделал ставку на майские коллы. И я стал покупать [эти коллы], а потом открывал на них бэкспреды. Я старался открывать бэкспреды с нулевыми затратами — я продавал опционы колл в деньгах и покупал опционы вне денег на все страйки, какие мне попадались, когда можно было купить два таких опциона и выйти в ноль по опционным премиям. Я думал, что, даже если рынок резко упадет, это будет не проблемой, поскольку такая позиция сработает и в этом случае, а уж если мы получим резкий выброс цены вверх в случае заморозков, коллы, которых было вдвое больше, сделают свое дело.

В: Она не сработала бы, лишь если бы цена не сдвинулась с места?

О: Да, или если бы начался медленный подъем. Тогда я бы влип. Но я проверял свой риск каждый день. По несколько раз в день я проигрывал разные сценарии, представляя, каковы будут масштабы моих проблем в наихудшем варианте и смогу ли я с ними смириться. А потом, помню, наступило воскресенье, и в Нью-Йорке повалил снег, да такой, какого я в жизни не видел. Сугробы фута на три, не меньше.

В: В каком месяце это было?

О: Февраль 1996 года. Я проснулся в понедельник утром и подумал, какая красота. Наступили холода, во Флориде ударили морозы, и я чув-

ствовал себя так, словно получил запоздалый рождественский подарок за то, что был хорошим мальчиком в прошлом году. Помню, в тот понедельник рынок был закрыт, то ли из-за снега, то ли из-за дня рождения Джорджа Вашингтона. Но когда я пришел на следующий день, ожидалось, что рынок откроется на 5 процентов вверх, и так и случилось. Он выстрелил на 5 процентов, а я играл на повышение. То же самое повторилось и на следующий день — ожидалось открытие на 5 процентов вверх, и он открылся на 5 процентов вверх, и на тот момент это был предел. И здесь я начал постепенно выходить из позиции. Вполне естественное стремление. Ты фиксируешь прибыль. Ты видишь деньги, которые тебе когда-нибудь наверняка захочется потратить [смеется]. Они поступали на счет, и концу дня у меня осталось немного длинных фьючерсов и немного длинных опционов, но я закрыл, наверное, 85 процентов своих позиций. Я положил деньги в кассу. Теперь все это уже показывали по телевизору. Один мой друг, с которым я не общался некоторое время, позвонил мне и сказал: «Инди, ты ведь торгуешь апельсинами? Я видел на канале CNBC апельсин с сосульками. Ты воспользовался этим?» Я сказал: «Да, я сделал все, что нужно, не беспокойся, я поймал этот рывок». Наступил третий день. Под данным премаркета, рынок должен был открыться на 3 процента вверх, и это показалось мне странным. «Погодите, — подумал я, — это всё уже показывают по CNBC, все уже видели апельсины с сосульками. Все мои друзья звонили мне, чтобы рассказать об этом, но рынок открылся всего на 1,5 процента вверх. Что-то тут не так». Не знаю, было ли это профессиональное чутье трейдера или тревога при игре на повышение. Что-то должно было произойти, и, как я уже сказал, я успел выйти из большей части своих позиций. Я закрыл сколько мог, а теперь рынок почти не вырос. Я стоял на площадке и пребывал в полной растерянности. Это было совсем не похоже на то, что происходило в предыдущие два дня. И внезапно я увидел нечто вроде сна наяву. На меня словно снизошло озарение. Теперь я твердо знал, что будет дальше, куда тверже, чем когда шел сюда утром в понедельник. Вот что мне привиделось. В торговом зале биржи постоянно отирается публика особого рода. Это цитрусовые магнаты из Флориды, южане старой закалки, ушлые донельзя. Сказочно богатые, они контролируют производство апельсинового сока в Южной Флориде, и я много раз видел их в торговом зале биржи в дорогих костюмах, которые сидели как влитые, кое-кто из них прилетает сюда на собственных самолетах. Мне привиделся один из этих типов, который стоит на балконе особняка, окидывая взглядом свои апельсиновые рощи, и держит в руке телефон, зная, что все эти заморозки на руку быкам,