Читать книгу "В тихом омуте - Пола Хокинс"

У тебя была одна особенность. В детстве тебя завораживали фактические подробности, физиологическая сторона. Ты спрашивала, больно ли это и как долго больно, что чувствует человек при ударе о воду, ощущает ли он, как внутри все ломается и рвется на части. Мне кажется, тебя меньше занимало все остальное: что заставило человека забраться на скалу или войти в воду и толкало вперед.

На дне папки лежал конверт с твоим именем, нацарапанным сверху. Внутри – лист в линейку, исписанный дрожащей рукой.

Во время нашей вчерашней встречи я говорила очень серьезно. Я не хочу, чтобы моя дочь стала частью твоего жуткого «проекта». И дело не в том, что мне отвратителен сам факт, что ты на этом заработаешь. Я говорила тебе раньше и повторяю снова: то, что ты делаешь, БЕЗОТВЕТСТВЕННО, и смерть Кэти ТОМУ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ. Будь у тебя хоть немного сострадания, ты бы прекратила заниматься этим «проектом» и признала, что все, что ты пишешь, печатаешь и говоришь, имеет свои последствия. Я не рассчитываю, что мои слова повлияют на тебя, – такого до сих пор не было ни разу. Но если ты продолжишь, то я уверена, что настанет день, когда кто-нибудь заставит тебя к ним прислушаться.

Письмо не было подписано, но то, что его автор – мать Кэти, было очевидно. Она предупреждала тебя – и не только в этом письме. В полицейском участке я слышала, как детектив спрашивал Лину об инциденте, произошедшем после смерти Кэти, как она угрожала тебе и говорила, что заставит тебя за это заплатить. Ты об этом хотела мне рассказать? Ты думала, что она хочет тебе отомстить?

Мысль о преследовавшей Нел женщине с безумными глазами, потерявшей от горя рассудок, испугала меня. Мне больше не хотелось оставаться здесь, среди твоих вещей. Я поднялась, и в этот момент дом неожиданно вздрогнул и покачнулся, будто судно от ударившей в борт волны. Я чувствовала, как река с силой давила на лопасти колеса, пытаясь заставить его закрутиться, а вода пробивалась сквозь трещины, которые расширяли ее сообщники-водоросли.

Я оперлась о шкаф для бумаг и поднялась по ступенькам в гостиную. В ушах звенела тишина. Я постояла мгновение, давая глазам привыкнуть к яркому свету, и мне вдруг показалось, что кто-то сидит у окна на том самом месте, где в детстве обычно сидела я. Это длилось всего секунду, а потом ты исчезла, но мое сердце продолжало бешено колотиться, а волосы на голове встали дыбом. Здесь кто-то был. Или кто-то еще появится.

Задыхаясь, я бросилась к входной двери, которая оказалась запертой, и запирала ее я. Но на кухне стоял какой-то странный и необычный запах – сладковатый, похожий на духи, – а окно на кухне было распахнуто. Я не помнила, чтобы открывала его.

Я подошла к холодильнику и сделала то, чего почти никогда не делаю: налила себе холодной водки. Я наполнила стопку и быстро ее опрокинула – водка обожгла мне горло и разлилась теплом в груди. Я налила вторую.

Перед глазами поплыло, и я оперлась о кухонный стол, чтобы сохранить равновесие. Мне кажется, я подсознательно ждала Лину. Она снова исчезла, отказавшись доехать со мной до дома. Отчасти я была этому рада – мне не хотелось находиться с ней рядом. Я говорила себе: это от того, что я на нее злюсь – доставать таблетки для похудения другой девочке, да еще смеяться над ее комплекцией! – но на самом деле меня испугали слова детектива Морган. Что Лину не волнуют причины, потому что она их знает. Перед глазами у меня стояло ее лицо с фотографии наверху – с острыми зубами и хищной улыбкой. Что знает Лина?

Я вернулась в кабинет, снова устроилась на полу, собрала все бумаги и принялась их сортировать, пытаясь навести в них хоть какой-то порядок. И понять логику твоего изложения. Дойдя до фотографии с Кэти и Линой, я обратила внимание, что чуть пониже подбородка Лины имелось маленькое чернильное пятнышко. Я перевернула снимок. На обратной стороне ты написала всего одну фразу. Я прочитала ее:

– «Иногда неугодные женщины разбираются с собой сами».

В комнате потемнело. Я подняла глаза, и в горле у меня застыл крик. Я не слышала ее, не слышала, как открывалась входная дверь, не слышала шагов в гостиной, и вдруг неожиданно она очутилась в дверном проеме, загораживая свет, и с моего места очертания темной фигуры казались точно такими, как у Нел. Затем фигура сделала шаг вперед, и я увидела Лину – лицо и руки у нее были перепачканы грязью, волосы растрепаны.

– С кем ты разговариваешь? – спросила она, переступая с ноги на ногу, явно очень возбужденная.

– Я не разговаривала, я…

– Нет, разговаривала, – хохотнула она. – Я же слышала! С кем ты… – Она осеклась, заметив у меня в руках фотографию, и губы у нее сжались. – Что ты делаешь?!

– Я просто читала… Я хотела…

Я не успела ничего сказать, как она подскочила и угрожающе нависла надо мной. Я съежилась, а она выхватила у меня из рук фотографию.

– Что ты делаешь?! – Она дрожала, сжав зубы и побагровев от ярости.

Я с трудом поднялась.

– Это не твое! – Она отвернулась, положила снимок Кэти на стол и разгладила его. – Кто дал тебе право? – спросила она, поворачиваясь ко мне. Голос у нее дрожал. – Рыться в ее вещах, дотрагиваться до них? Кто тебе позволил?

Она сделала шаг ко мне, поддав ногой стопку с водкой. Та ударилась о стену и разлетелась на мелкие осколки. Лина опустилась на колени и начала собирать бумаги, которые я раскладывала.

– Ты не имеешь права это трогать! – От ярости она чуть не брызгала слюной. – Это не твое!

– Лина, – сказала я, – успокойся.

Она вдруг отдернула руку и вскрикнула от боли, поранившись осколком. Потом схватила пачку бумаг и прижала к груди.

– Иди сюда, – позвала я, пытаясь забрать у нее бумаги. – У тебя кровь.

– Не трогай меня! – Она положила бумаги на стол.

Мой взгляд упал на заляпанный кровью титульный лист, на котором крупным шрифтом значилось «Пролог», а ниже шла фраза: «Когда мне было семнадцать лет, я вытащила из воды сестру, не дав ей утопиться».

Я почувствовала, как меня начал распирать истерический смех. Я захохотала так громко, что Лина вздрогнула и с изумлением уставилась на меня. А я смеялась все громче – над бешенством на ее красивом лице, над кровью, капавшей с ее пальцев на пол. Я смеялась, пока из глаз не брызнули слезы и все вокруг не помутнело, будто я оказалась под водой.

Август 1993 года

Джулс

Робби оставил меня сидеть у окна. Я допила остатки водки. Я никогда раньше не была пьяной и не знала, как быстро может меняться настроение: от восторга к отчаянию, от подъема к падению. Надежды куда-то улетучились, и мир вокруг померк. Я плохо соображала, но мне казалось, что мои рассуждения вполне рациональны. Река дает выход. Следуй за рекой.

Я понятия не имела, чего хотела, когда свернула с дороги на тропинку к реке. Я шла, куда вели ноги, – безлунная и тихая ночь казалась черной как никогда. Даже река притихла, извиваясь рядом со мной скользкой и беззвучной рептилией. Мне не было страшно. Что я чувствовала? Унижение. Стыд. Вину. Я смотрела на него, подглядывала за ним с тобой, и он меня видел.