Читать книгу "Быть может… - Вера Заведеева"

– Да па-жа-л-ста-а-а, – томно протянула из всех Алл Алла, изящным движением касаясь головы.

И в следующее мгновенье золотой водопад обрушился ей на горделивые плечи, заискрив на солнце. Изумленное «Ах!» пронеслось по кабинету и растаяло. Но Медуза Горгона, не моргнув глазом, назидательно заметила:

– Ну вот, заплети косу и…

«И завяжи бантики! Хи-хи-хи!» – закончил кто-то за нее из дальнего угла.

– Это кто у меня так развеселился? Скоро экзамены – вот тогда и посмеемся!

Медуза Горгона склонилась над журналом успеваемости и заскребла по нему пальцем, не знавшим маникюра. Народ вжался в столы. Хитренькие умишки заметались в поисках спасения, умоляя звонок прозвенеть поскорее. В мертвой тишине слышалось только какое-то мерное поскрипывание. Вдруг раздался страшный грохот. Все радостно обернулись назад – только что сидевшая за последним столом одна из Ир внезапно исчезла.

– Голышева, ты что это разлеглась на полу в неприличной позе? – невозмутимо поинтересовалась Медуза Горгона. – Все коленки свои демонстрировала соседу? Даже стул не выдержал такого безобразия! Конечно, зачем тебе математика с такими коленками. Так! Тихо! Урок еще не закончен! – попыталась она унять развеселившийся молодняк.

Но было уже поздно: вовсю заливался звонок на перемену. Девчонок в одно мгновенье как ветром сдуло. Единственный парень в группе, в больших роговых очках, со строптивым ежиком на голове и вечно насупленный, степенно выходил из кабинета, церемонно раскланиваясь с Медузой Горгоной.

Следующий урок – история с милейшим Яковом Соломоновичем, разобранным его обожателями на цитаты. Особенно он не церемонился с ребятами-старшекурсниками, которых иначе как «брандахлыстами» не называл. Историк требовал знания назубок точных дат важных событий, начиная со времен царя Гороха, и признавал только две отметки – «пять» и «кол», обычно вызывая отвечать «с места». И тут – как повезет: угадаешь ответ на его вопрос – «пять», замешкаешься с ответом – «кол». Добрый был человек и незлопамятный.

– Когда Наполеон вошел в Москву? – гремел его зычный голос на весь этаж.

– Э-э… в тысяча… девятьсот… двенадцатом, кажется…

– Садись! «Кол»! Тупица! Кто знает когда? – выглядывал он из-под мохнатых бровей.

– В восемьсот…

– Молодец! Садись! «Пять»! – не давал он договорить выскочке.

Вдруг дверь с противным скрипом приоткрылась, что было неслыханным злодеянием во время урока истории. Возмущенный Яков Соломонович грузно повернулся на скрип. В дверной щели показался длинный нос колченогого человечка, служившего в техникуме комендантом, сторожем, привратником, а по совместительству – соглядатаем. Народ между собой звал его Моськой. Он жил тут же, в каморке под лестницей, и ведал не только ключами от всех дверей и прочим техникумовским хозяйством, но и всеми секретами этого маленького учебного заведения. Кто с кем, куда и откуда, когда и сколько. Все и про всех знал – и про учащихся, и про преподавателей, и про рабочих учебной типографии, и даже про директора Попова, не говоря уже о прочих сотрудниках. Знал, но молчал. За это его и ценили.

Моисей Давыдович, нелепо жестикулируя, что-то зашептал на ухо историку, у которого брови постепенно вставали дыбом.

– Как? Когда? – крикнул он в спину убегавшему коменданту.

И тотчас прозвенел звонок. Не рановато ли? Все выскочили в коридор и помчались на первый этаж в буфет за жареными пирожками с капустой-картошкой-повидлом по пять копеек штука. Внизу около стола коменданта сгрудился народ, прислушиваясь к голосу из маленького репродуктора: «Первый человек в космосе! На космическом корабле “Восток”…», – еле-еле, сквозь шум и треск пробивался торжествующий голос Левитана. Кто? Откуда? В Америке, что ли?

– Да наш это, наш! Летчик! Юрий Гагарин! Совершил полет в космос! Сегодня! – вдохновенно объяснял сияющий Моська непонятливым, важничая оттого, что первым узнал эту новость и сообщил ее родному учебному заведению.

Старшекурсники рванулись к входной двери. Моська поспешил туда с ключами – вынесут ведь ее вместе с рамой одним махом, лбы здоровенные! Надо сказать, что дверь эта, по злой воле учебной части, отчаянно боровшейся с прогулами, запиралась с первым звонком и до конца занятий оставалась в безраздельной власти Моськи. Первокурсницы потянулись было за ними, но их классная, физичка Берта Соломоновна, уже неслась им наперерез: «Куда! Куда! – квохтала она. – У вас еще русский с литературой, а потом собрание! Но ее мало кто услышал. Самые примерные, неразлучные подружки «две косы – белая и черная», покорно побрели за пирожками, а остальные уже мчались по Петровке, расталкивая глазеющих по сторонам приезжих, которые неспешно брели с набитыми котомками известным всей стране маршрутом: ГУМ, ЦУМ, Петровский пассаж, Детский мир – далее к родне-знакомым на постой.

Быстрее! Быстрее! За угол к Большому, через сквер с фонтаном, мимо станции метро «Площадь Свердлова», к проспекту Маркса, привычно именуемому Охотным Рядом, вдоль серого Госплана СССР прямиком к улице Горького, быстрее! А там творится невиданное! По самой главной улице столицы, не обращая внимания на беспомощные гудки машин, ручейками и реками стекались к Красной площади взбудораженные граждане – студенты и преподаватели, служащие, удравшие из своих министерств и прочих контор, местные жители, «вольные художники», продавцы ближайших магазинов и постояльцы гостиниц, рабочие, чинившие что-то неподалеку, и даже труженики секретных «почтовых ящиков», сумевшие вырваться на волю. Но впереди, как всегда, – вездесущие мальчишки. Справа эту народную массу подпирала широкая лавина с Манежной во главе с университетской братией. С балконов «Националя» и «Москвы» свешивались пораженные иностранцы, подмигивая этой стихии вспышками фотоаппаратов.

А что творилось на крышах! Даже на Исторический и музей Ленина сумели забраться! Повсюду в окнах полоскались на ветру самодельные флаги. Декоративные балконы именитых зданий на улице Горького грозили обвалиться под натиском любопытных. Разноголосое «Ура!!» неслось со всех сторон. Над головами колыхались сделанные наспех плакаты из старых чертежей и рулонов обоев «Мы – первые в космосе!!», да и просто листочки из тетрадок с одним словом: «Гагарин!». И никто не пытался людей останавливать. Милиционеры-постовые растерянно улыбались, стараясь хоть как-то отрегулировать движение.

Такое всенародное ликование не снилось ни одной послевоенной демонстрации с их вечными разнарядками и навязшими в зубах транспарантами-портретами. Вот наконец и Красная площадь. Казалось, будто и сама она, и Кремль, и Мавзолей Ленина, осиротевший без Сталина, и «Василий Блаженный» – все весело кружились в этом броуновском движении вместе с массой людей, хлынувших сюда со всех сторон, несмотря на нудный дождик и хмуро-серое небо. Только почетный караул у мавзолея стоял, не шелохнувшись и выпучив глаза. Незнакомые люди целовались, обнимались и поздравляли друг друга с таким небывалым событием. И очень гордились своей страной: «Мы – покорители космоса!». Эхо ликующего «Ура!» еще долго носилось под «стенами древнего Кремля», о которых дружно пели счастливые москвичи.