Читать книгу "Три косточки тамаринда - Елена Вернер"

– Характер у этой Аллы – дай боже… – в сердцах бросил он вполголоса, когда девушка отошла подальше. Его сын Борис, стоявший рядом, только понимающе хмыкнул.

В один из ничем не примечательных вторников Алла затягивала подпругу потуже, стоя на краю манежа, как вдруг из-за ее спины раздался громкий детский плач. Ему предшествовал глухой удар и мгновение кромешной тишины, которое сопровождает обычно не очень хорошие происшествия.

Девочка плакала, закатываясь, силилась вдохнуть и не могла. Возле нее, сидящей на полу с неестественно вывернутой рукой, бестолково суетилась молоденькая инструкторша Саня Осипова. Лошадь нервничала и всхрапывала.

Алла подскочила к девочке:

– Что?

– Упала… Упала… – твердила Саня как заведенная и пальцем опасливо гладила девочку по плечу, будто этим можно было помочь.

– Звони в «Скорую»! – гаркнула на нее Алла, и Саня моментально повиновалась.

Алла не отдала девочку бригаде врачей. Она залезла в расхристанный «уазик»-«таблетку» и всю дорогу пыталась укачать рыдающую девочку, имени которой не знала.

Девочка звала маму.

Ребенок, к счастью, отделался лишь закрытым переломом. Саня, очевидно, из клуба дозвонилась родителям, потому что мать примчалась еще до того, как успели загипсовать. Она требовала у Аллы объяснений, накричала, обозвала идиоткой, когда Алла не смогла объяснить толком, что произошло, потому что сама этого не видела, и наконец перестала обращать внимания, как только девочку на каталке повезли в палату.

Алла вернулась в клуб. Там, в дальнем, давно пустующем стойле с ней и случилась истерика. Она билась головой о деревянную переборку, грызла кулаки, все тело колотила крупная дрожь, накатываясь волнами, как приступами. Лошади перепугались и стучали копытами, засовы ходили ходуном. Алла то приходила в себя, то почти теряла сознание и даже не сразу поняла, что уже не одна, что кто-то хватает ее за плечи, прижимает к себе, гладит по голове.

Почувствовав чужие руки, она задергалась, силясь высвободиться, но тут же прильнула обратно, еще не разглядев лица этого человека. И снова ненадолго отключилась.

Очнувшись, она тут же узнала в человеке, до сих пор державшем ее в своих руках, Бориса, сына Колесникова. Парень был на несколько лет старше нее, и до этого дня они почти не общались. Борис постоянно тренировался, ездил на всесоюзные соревнования и брал призовые места по выездке. В него была беззаветно влюблена Саня Осипова, и поговаривали, что именно из-за него она стала инструктором.

Сейчас Алла и Борис сидели на полу, обнявшись. В ее голове до сих пор гудели слезы, и так теснило грудь, что не вдохнуть. Невнятно, как пьяная, она стала говорить. Сначала бессвязно. О Вите, о неродившемся ребенке, который мерещится ей по ночам, то окровавленный, то в пеленках, ловящий собственные пальцы, то бегающий по лужам… О своей теперешней несостоятельности. О том, что она навсегда проклята, что ей нет ни прощения, ни спасения, ни жизни больше.

Наверное, часть ее хотела, чтобы ее утешили. Чтобы этот случайный свидетель ее горя и раскаяния хоть чем-то ее реабилитировал, оправдал, признал, что выбора не было. В то время как другая часть жаждала отмщения, прилюдного позора. Пусть, пусть он расскажет всем, пусть вывалит ее историю на осмеяние, она это заслужила…

Но Борис промолчал. Когда она выговорилась, так что на него глаза уже не поднимались, он просто легонько поцеловал Аллу в волосы надо лбом, помог подняться и вывел из стойла. У конюшни они разошлись в разные стороны. И историю Аллы никто в клубе никогда не узнал.

Через несколько дней Алла заметила, как Борис направляется к ней, и вся сжалась. Ей не хотелось обсуждать недавнюю свою слабость.

– Алла, там тебя спрашивают, – сообщил он. Кажется, чем-то разозленный.

Алла спешилась и отвела лошадь.

В дверях клуба она остолбенела. Прямо напротив входа, на дерматиновой кушетке под объявлением о наборе в летний лагерь сидел Витя Ковров. Увидев ее, он медленно поднялся.

Только сейчас она почувствовала, как скучала по нему. Она смотрела и не могла насмотреться. В вестибюле стало так светло, так ярко, что болели глаза. Будто здесь взошло солнце. Алла вполне могла бы взглянуть в окошко, чтобы убедиться, что снаружи по-прежнему дождит, если бы не испугалась, что мираж вот-вот рассеется, Витя исчезнет, а ей останется лишь горечь.

Видимо, что-то в ее облике, в выражении ее лица дало Вите надежду, потому что он шагнул вперед. Мимо сновали родители, пришедшие забрать детей с секции, мальчик ползал под скамейкой в поисках ботинка, уборщик дед Елисей кряхтел и елозил шваброй по полу. Но Витя и Алла этого будто не замечали. Витя, наконец приблизился вплотную и принялся целовать ей руки.

– Что ты делаешь… смотрят… – шептала Алла, ошалело глядя на него сияющими глазами.

– Пусть. Пусть смотрят. Пусть знают. Мне все равно. Главное, что ты здесь.

Вскоре они тихо расписались. Хотя Алла и была против.

– Нет, не согласна, – ответила она, когда Витя снова попросил выйти за него.

– Почему?

– Ты сам знаешь. На что тебе жена, которая не родит детей?

Витя едва заметно поморщился, словно предпочел бы не произносить такое вслух.

– Не надо так, Аллочка. Понимаешь… Я без тебя не могу. Мне никого, кроме тебя, не надо! Никого!

– А потом? Потом, лет через десять? – не сдавалась она. – Ты будешь думать так же?

– Я всегда буду думать так же. А ты?

Она промолчала, чувствуя, что, если скажет еще слово, голос начнет дрожать. Витя расценил это как сомнение и зачастил:

– Я в тебя влюбился с первого взгляда. Ты только впорхнула тогда в актовый зал, и я сразу понял: вот та девушка, которая будет моей женой. Ничего ведь с тех пор не изменилось! Не изменилось, понимаешь? Я жить без тебя не могу! Если бы ты знала, как мне тяжело было. Все эти месяцы… Ты пропала, и я… Понятия не имел, где ты! Я места себе не находил, чуть с ума не сошел. Не отказывай мне, пожалуйста…

– Мне тоже было тяжело.

На свадьбу не звали никого, кроме родителей и свидетелей. Скромно посидели и разошлись. Капитолина Аркадьевна подсуетилась и выбила молодым комнату в коммуналке, страшненькую, с осыпающейся штукатуркой, зато почти в центре, за автовокзалом.

Через год Алла восстановилась в институте, правда, на заочном, продолжая параллельно с этим работать в конно-спортивном клубе. Те, кто помнил ее еще Градовой, удивлялись и умилялись перемене, произошедшей в характере девушки.

– Вот что значит замужество. Остепенилась, посерьезнела. Молодец, – с удовлетворением заключали пожилые преподавательницы.

Вопреки расхожей поговорке о свинье, которая знает все, что знают трое, об истории Аллиной беременности никто не распространялся. Институтскую подругу по распределению отослали на Дальний Восток, Ковровы молчали. С Борисом Колесниковым Алла почти не общалась, вскоре после ее истерики на конюшне он занял призовое место в чемпионате СССР и вошел в олимпийскую сборную. Ему стало явно не до болезненных тайн дальней знакомой.