Читать книгу "Три косточки тамаринда - Елена Вернер"

Капитолина Аркадьевна продолжала, ободренная отсутствием внешнего сопротивления:

– Не порти себе жизнь. Не ты первая, не ты последняя в такую ситуацию попала. Я кто, чтобы судить?

– Я не знаю, что делать. Я… я не хочу.

– Чего ты не хочешь, детка? – Витина мама подсела поближе.

– Это же убийство…

– Вовсе нет. Даже законом разрешено.

– И что с того, что разрешено? Он же… живой.

– Фикус в горшке тоже живой. Но это мне решать, расти ему или нет, – резковато заявила Капитолина Аркадьевна, но тут же смягчилась. – Там внутри плод. Еще даже не сформировался. Сгусток кровяной. Что тебе за него держаться? Понимаешь, у тебя сейчас на одной чаше весов ваша с Витей счастливая жизнь, а на другой – этот вот сгусток. Вычистить его – и живите припеваючи. Это я тебе как взрослая женщина говорю.

– Это ведь ребенок, – еще тише попробовала возразить Аллочка.

– Это плод. Спроси любого врача. Ты ведь даже у врача еще не была…

– Я боялась.

– Видишь? Бедняжка, чего, наверное, только не передумала за эти дни… Ты и сама глубоко внутри понимаешь, что оставить это… было бы ошибкой. К врачу не идешь, потому что не хочешь, чтобы еще кто-то знал. Ты умница, все сама отлично понимаешь. Нам эти домыслы не нужны. Не надо, чтобы имя Витино, мое да и твое на всех углах трепали. Да?

И Капитолина Аркадьевна обняла Аллочку левой рукой, а Витю правой и прижала обоих покрепче:

– Дети-дети… Маленькие детки – маленькие бедки, вот уж правду говорят.

Через два дня она отвела Аллочку за руку в больницу. Завотделением акушерства и гинекологии была ее давняя знакомая. Все устроили без лишнего шума, и даже в больничном листе об истинной причине нетрудоспособности студентки Градовой А. Н. не было ни слова.

Какое-то время Алла думала, что сможет. Учиться, улыбаться. Но недели шли, а все оставалось по-прежнему.

Она просыпалась с криком, каждую ночь. Все ей мерещилась кровь, пухлые марлевые прокладки, которые уносила медсестра каждые пять минут – как только они пропитывались насквозь. Ржавый запах, как от сырой говяжьей печенки. Кажется, им пропахла вся палата. И наконец второй сладковатый наркоз.

– Алла, осложнения были слишком серьезными. – Завотделением куда-то торопилась и постоянно оборачивалась на дверь. – Кровотечение… Вы чуть не умерли у меня на столе. Пришлось вырезать матку. Так что задержитесь у нас еще на несколько дней, ничего не поделать. Мне жаль.

Сколько раз Алла потом находила ответы, обвинения, проклятия. Но тогда, услышав известие, не смогла выдавить из себя ни звука. Просто сползла по стеночке. Чертыхнувшись, завотделением полезла в карман за нашатырем.

В ноябре Алла забрала документы из института. Ей казалось невыносимым ходить туда, смотреть в лица однокурсников, у которых «все впереди», потому что ей самой впереди чудилась лишь темнота. И видеть Витю оказалось тоже невозможным. Она даже не стала с ним говорить после случившегося. Наверное, мать ему сообщила.

Долгими ночами она вспоминала день госпитализации, когда все самое страшное было еще впереди, только вот она об этом не знала. Но нет, знала, знала. Догадывалась. Желудок сводило от страха. Такая безысходность накатывала, будто ее в клетку посадили. Несколько раз она начинала собирать вещи в сумку, чтобы уйти, но с каждым движением ее решимость куда-то утекала и замещалась безвольностью. Соседки обсуждали вполголоса предыдущие аборты. Беременных, лежавших на сохранении, благоразумно определяли в другие палаты.

– У меня это третий. Да детей двое, куда же еще…

– А у меня один, Максимка. В первый класс пошел. Муж сказал, может, через пару лет, а сейчас не время. Да и то верно, зарплаты не хватает.

– У нас в райцентре Федосья живет, повитуха. Так к ней все бабы чуть не в очередь стояли, особенно в войну. А сестра моя уже в больнице делала, тогда уж разрешили. Бегала, как на работу, – откровенничала субтильная блондиночка. – У нее то ли девять абортов было, то ли что-то в этом роде. Сама мне говорила. А потом сказала, что теперь сует туда дольку лимона, после того, как они… ну, это…

Грянул общий смех:

– И что, помогает?

– После того, как узнала об этом, залетела только пару раз, – насупилась блондиночка.

– О-о, прогресс! – захохотали пуще прежнего.

Этот разговор Алла отчего-то запомнила на всю жизнь, слово в слово.

Родители ее не проронили ни звука, когда Алла бросила учебу. Уже само по себе это свидетельствовало о том, что о причине они догадались. Да и невозможно было не догадаться и не заметить, когда дочь живет за шторкой. Мама прятала глаза.

Алла устроилась в конно-спортивный клуб при ДОСААФе. Здесь пригодились и ее общие знания зоологии, и еще в детстве приобретенное умение общаться с лошадьми: каникулы она проводила в деревне и частенько верхом на гнедом Амуре пасла огромное деревенское стадо, когда колхозный пастух Колька уходил в запой и бегал в одном исподнем за огородами.

Сперва ее взяли просто в уборщицы, чтобы было кому чистить стойла, но вскоре, заметив, что смышленая девчушка отлично обращается с животными, замдиректора клуба Колесников сделал ее помощником инструктора.

Так прошла зима. Алла совершенно освоилась на новом месте. Ей казалось, что до прихода в клуб ее жизни словно не было. Будто она родилась в тот самый день, когда переступила его порог. Ее реальностью стали теплые рейтузы, колючая шерстяная шапка, низко надвинутая на лоб, громкий хруст свежего снега, поздние рассветы и пар, клубами вырывающийся из ноздрей фыркающих коней на прогулке. Звонко щелкающие на холоде щеколды, щетки, скользящие по темным шкурам, и лопаты, полные терпко пахнущего навоза, составляли ее бытие. Не думать, не вспоминать. Только дышать иногда, до боли в груди. И хлопать по крутому лоснящемуся крупу. И гладить ладонями бархатный нос и длинную морду, заглядывая в умные всепонимающие глаза. Наедине с животными Алле становилось легче. Улетучился ее неуемный пыл, теперь в Алле Градовой мало что, кроме внешнего вида, напоминало ту бойкую Аллочку, которая могла организовать институтский праздник за три дня, так чтобы никому не было совестно за происходящее на сцене. Задор сменился молчаливой внимательностью. Как подморозило.

Снег стаял, в лесу подсохла весенняя грязная размазня, на опушках яркими оранжевыми пятнами пламенели жарки[11]. Алла влюбилась в долгие конные походы. Ей нравилась даже еда – вечные макароны с тушенкой и картошка с сайрой, булькающие в котелке над костром. Она изнывала, с нетерпением дожидаясь, когда соберется следующая группа: подростки и взрослые шли в клуб менее охотно, чем взрослые приводили своих отпрысков, а от детей Алла предпочитала держаться как можно дальше. Она осмелела настолько, что однажды отказалась подменить приболевшего тренера детской группы. Колесников выразительно поднял брови, ожидая объяснений, но так и не дождался.