Читать книгу "Волчица советника - Елена Литвиненко"

…и облегчение, безумное облегчение, от которого хочется плакать и смеяться одновременно. Живой!

Йарра сгреб меня в охапку, стиснул так, что я застонала. Приподнял, не прерывая поцелуя, и посадил на стол, запустил руки в мои волосы, вынимая ленту, шпильки.

— Я победил, Лира…

На лбу у графа широкая царапина до самой брови, нос опух, будто его сломали, а потом торопливо срастили, и пахло от Йарры потом, кровью, гарью и дымом. Войной. Наверное, в какой-нибудь другой день я бы его испугалась — грязного, в кольчуге, покрытой бурыми пятнами, с кхопешами за спиной, с пустой перевязью для ножей на боку, — но не сегодня. Сегодня я обнимала его за шею и упоенно отвечала на поцелуи.

— Ты что, все время здесь сидела, паршивка хвостатая? Тебе не стыдно? — ругалась Любимая Хозяйка. Ругалась, впрочем, беззлобно, не так, как за порванную подушку, поцарапанные панели или Замечательную Блестящую и Шелестящую Штуку, оказавшуюся пристегивающимся воротником. Точнее, его остатками.

— Не стыдно, а?

Стыдно Угольку решительно не было. Наоборот, пантера гордилась собой — она набралась смелости прошмыгнуть в дверь вслед за Тем, Кто Надел Ошейник, и присмотреть, чтобы этот человек, от которого за лигу несло смертью и сталью, не вздумал снова обижать Любимую Хозяйку.

Правда, в этот раз Хозяйка была рада белоголовому, но и он, зная, что Уголек бдит, вел себя прилично. Почти как Серый Нос, Лесной ягуар, с которым пантера познакомилась в декабре.

— Я за тобой хоть раз подсматривала? — Пахнущая травами и чуть-чуть металлом и мужским потом рука Любимой Хозяйки обидно дернула за ухо, а потом, извиняясь, почесала брылья. — Где ты паутину на усы нашла, глупое создание?..

Кто еще тут глупый, фыркнула пантера. Всем известно, что котят заводить нужно зимой, а не в середине весны, как некоторые, и делать это нужно на земле, а не на столе. Еще б на люстру залезли, затейники.

Раненые под Альери начали поступать спустя десять минут после ухода графа. Помню, сначала я хотела прокрасться мимо плаца, незаметно добраться до торца замка и по водостоку влезть на западную террасу, где и отоспаться, но потом представила, что скажет на это Тим, и обреченно поплелась в лечебницу.

Знаете, кто был одним из первых пациентов Майура в ту ночь? Алан. Алан Ривейра, мой земляничный друг, сосланный Йаррой на флот после казни лорда Дойера. Он лежал на длинном, покрытом белым полотном столе, за которым когда-то обедала княгиня, и умирал.

А я даже не сразу узнала его — он был просто… просто одним из многих, одним из десятков, из сотен раненых, которые ждали моей помощи. Просто еще одним грязным, обожженным, покрытым ранами и синяками мужчиной, чье лицо изуродовано, а тело раздуто от… семь… восемь… тринадцать…

— Боги, четырнадцать шипов! Как он жив до сих пор?

— Он молод, госпожа, — ответил лекарь, вскрывая нарыв. — Думаю, только поэтому. Война не щадит мальчишек…

Я еще подумала — какой же это мальчишка? Плечи широченные, почти как у Йарры, мышцы как у тяжеловоза, ладони — две моих… А потом заметила едва теплящуюся татуировку на запястье и почувствовала, как порхавшие после встречи с графом бабочки в животе осыпались горьким пеплом.

— Нет… Нет-нет-нет… — зашептала я, отказываясь верить.

Этого не может быть, потому что быть не может.

Что бы он делал под Альери?!

Я ошиблась, наверняка ошиблась!.. Вот сейчас я вычищу эту рану и вон ту, промокну кровь, стекающую с плеча, и увижу, что родинок нет.

Их действительно не было. Просто потому, что на плече отсутствовал лоскут кожи.

А Майур уже снимал грязную, все еще мокнущую повязку с лица моего друга, и я не сдержала крика при виде жуткой резаной раны от брови до подбородка.

Я будто оглохла, ослепла.

— Господи… Боже мой…

Куда же вы смотрели, Светлые?! Как вы это допустили? Почему? За что?! Его-то за что?!

И голос Майура — будто из-под воды:

— Хреново… Глаз спасти уже не удастся. Твою мать, а… Как же ты так, парень? Куда ты лез, юный идиот? Славы захотел?.. Воды, что смотришь, дура! — Это уже служанке. — Раствор квасцов и нитки! Дурак, ой дурак…

Меня оттесняли в сторону, но я упорно цеплялась за стол.

— Я могу помочь… хоть чем-нибудь?

— Вы уже помогли, госпожа. Дальше я сам, вас ждут другие солдаты, — отказался Майур. Искоса взглянул на меня. — Лучше прогуляйтесь. Если вы в обморок свалитесь, легче никому не будет… Эй, Сэли! Сэли, да?.. Выведи госпожу, пусть в себя придет.

— Нет! — взвизгнула я, вцепившись в руку Алана. — Я не пойду! Никуда не пойду!

Как же так, Светлые?! За что?!

Алан, боже мой, Алан… Земляничная вода и ромашки, кувшин вишневого компота на двоих, воздушный змей с хвостом из моих лент: «Он летит! Летит!» Душный воздух конюшни, охапка сена, темные, до лопаток, волосы, собранные в низкий хвост: «Я люблю… лошадей». Танцы с лучами и неподдающийся прием: «Здесь все просто, госпожа». Побег с уроков — через окно библиотеки, безумные скачки по летнему лугу, купание в реке и темные с зеленым отливом глаза: «Оденьтесь, госпожа. Простудитесь». День Поворота и венок из омелы: «Не буду я с вами целоваться! Лорд Орейо меня прибьет!.. Лаура, ты обиделась? Подожди, Лаура!.. Прости! Можно, в щеку? Пожалуйста?..» Осенняя ночь, скользкий карниз под пальцами, узкое окно и крепкие руки, которые точно не уронят: «Ты с ума сошла! А если Тимар узнает?»

Алан, боже мой, Алан…

— Сэли, уведи ее.

— Нет… Нет-нет-нет…

— Идемте, госпожа.

— Нет, я сказала!

И лица, лица вокруг: сосредоточенное и нахмуренное — Майура, он уже шьет рану на щеке Алана, недоумевающее и сочувствующее — Сэли, любопытные — служанок и лекарей, подозрительные — моих надсмотрщиков, моего эскорта, навязанного графом. Они повсюду: внутри замка, снаружи, на лестницах, в переходах, вокруг лаборатории, в госпитале. Я научилась не замечать их, проходить, будто это не люди, а статуи, будто я верю, что они здесь только для того, чтобы помогать переносить раненых. Но…

Еще один вопль, слезинка — и Йарре донесут, что всего спустя час после расставания с ним я билась в истерике над каким-то солдатом. И у Алана не будет ни единого шанса очнуться.

— Ты как себя ведешь? Ты леди или девка портовая?!

— Алан мой друг!

— У тебя не может быть друзей!

— Встать, солдат!..

Примерно тогда же у меня появилась теория.

Богам скучно.

У них же все есть, понимаете? Им воскуряют фимиам и приносят жертвы, им не нужно работать, добывая хлеб, не нужно воевать, защищая дом. И они скучают. А чтобы развлечься, находят себе какого-нибудь человека и превращают его жизнь в безумные качели.