Читать книгу "Кровавое наследство - Мэри Элизабет Брэддон"

36

В первое мгновение Гудвин был ошеломлен: каким образом попал портрет Гарлея Вестфорда к молодому художнику? В надежде, что бумаги откроют ему что-нибудь, он начал рыться в них. Первое письмо, которое он развернул, сказало ему всю истину. Это было письмо, полученное Лионелем в Гертфорде от матери, в котором она писала ему о своей встрече с Торнлеем и о том, что отец его исчез таким странным образом. Гудвин упал на стоявший вблизи стул, судорожно сжав в руках зловещую бумагу. «Они нашли следы, — пробормотал он, и смертельный ужас стеснил его грудь. — Они нашли следы! Как избегнуть мне их?» Мрачно посмотрел он на бесчувственного больного. «Я должен продолжить начатое дело, — сказал он спокойнее, — мне не остается ничего другого». Он положил письмо в боковой карман своего сюртука и, закрыв лицо руками, задумался. Когда он опять поднял голову, его лицо выражало твердую решимость. «Сын его! — повторял он. — Сын его!.. Вот почему это поразительное сходство! Но каким образом открыл он тайну погреба? Впрочем, как бы то ни было, я не стану много думать об этом, я стану действовать. Они нашли следы, и только решительно действуя, я могу спастись. Бежать?.. Нет! Ни за что, пока остался хоть кусочек твердого дна в этом океане опасностей. Этот молодой человек и Калеб каким бы то ни было путем открыли мою тайну, но они не поймали меня. До сих пор они говорили в бреду, я зажму им рты». Во время этих размышлений возвратилась ключница.

— Теперь вы опять можете занять ваше место у постели больного, — сказал он ей. — Я останусь в замке до тех пор, пока больной не будет вне опасности, я буду навещать больного. Кстати, вы останетесь здесь на всю ночь. Так приняли ли вы какие-нибудь меры, чтобы не уснуть?

— Да, я только что выпила чашку очень крепкого чая, а потом выпью еще одну.

— Вы бы лучше выпили кофе, это гораздо полезнее. Я пришлю вам кофе с моего стола.

— Если будете столь добры, я выпью.

Банкир пошел в столовую, где Юлия и компаньонка ожидали его к обеду. Закончив его, обе дамы вышли в соседнюю комнату, а Гудвин остался за столом, куда ему подали кофе. Он приказал принести еще одну чашку.

— Я хочу послать старой Бексон чашку кофе с моего стола, — объяснил он, — так как крепкий кофе лучше всякого средства отгоняет сон.

И когда лакей принес вторую чашку, Гудвин сказал, что сам отнесет кофе в комнату больного.

Лакей удивился, что гордый хозяин захотел собственноручно отнести кофе своей ключнице, но он не видел, как банкир после его ухода вынул из кармана жилета маленький пузырек, наполненный темной жидкостью, и накапал несколько капель в одну из двух чашек. Пузырек со снотворным Гудвин взял из шкафа в своей спальне еще до обеда. Кофе был крепкий, и большое количество сахара, положенного в чашку, заглушало горечь лекарства. Банкир взял чашку и пошел в комнату больного.

— Вот, добрая Бексон, — сказал он, — выпейте этот кофе и, я уверен, вы не заснете.

Бедная женщина так устала, что до его прихода по нескольку раз опускала голову на грудь, но она всеми силами старалась казаться бодрой, когда приняла кофе из рук своего господина.

Гудвин оставил ее и пошел в свой кабинет, где в окованном железном ящике хранил ключи от покоев северного флигеля. Он открыл его. Ключи лежали на месте, и пыль, покрывшая их, доказывала, что их никто не трогал. Руперт никак не мог понять, как Лионель Вестфорд догадался о его преступлении. Он пошел в гостиную, где были его дочь и мистрисс Мельвиль. Юлия держала в руках открытую книгу, но не читала ее.

— Юлия, — сказал банкир, — я устал и очень огорчен болезнью молодого художника; я сейчас лягу в постель и советовал бы тебе сделать то же самое, так как этот печальный случай не менее расстроил твои нервы.

— Да, папа, я тоже скоро лягу, — ответила Юлия.

— Покойной ночи, дитя мое! — сказал банкир дочери, нежно поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты.

Юлия, простившись с мистрисс Мельвиль, пошла в свою комнату. Но она не ложилась. Сняв свое шелковое платье, она накинула на плечи большой платок и села к открытому окну. Но холодный ночной воздух не освежил ее горящей головы. Теперь, когда она была одна, она могла предаться своим чувствам. Положив голову на подоконник, она горько заплакала. «Я люблю его, — бормотала она сквозь слезы, — и не могу облегчить его страданий, не смею даже узнать о его здоровье». Мысли о Лионеле не покидали ее. Она все думала о словах доктора, что больной может причинить себе вред, если за ним не присматривать. Невыразим был страх, который внушала ей эта мысль, и в ночной тиши он возрастал с каждой минутой. Часы били десять, одиннадцать, двенадцать, а Юлию мучили все те же мысли. Страшные картины рисовало ей воображение: сиделка не присмотрела за Лионелем, и он лежит в постели, весь в крови, с глубокой раной в груди. Наконец состояние ее сделалось невыносимым. «Эта неизвестность убивает меня! — подумала она. — Я хочу знать вопреки всем приличиям, хорошо ли за ним присматривают. Один взгляд в его комнату убедит меня во всем». Она тихо отворила дверь и вышла в коридор. Мрак и тишина царствовали в нем. Все в доме спали, кроме, без сомнения, старой Бексон, которая присматривала за больным. Юлия тихо подошла к комнате Лионеля, отворила дверь и заглянула в нее. Опасения ее были не напрасны: ключница крепко спала в кресле, а другой прислуги в комнате не было. Больной, казалось, также спал. Он неподвижно лежал на постели лицом к двери, в которую вошла Юлия; с другой стороны кровати висели тяжелые, плотно затянутые занавеси. Юлия приблизилась, чтобы разбудить ключницу, но услышала шаги в коридоре. Первой мыслью ее было спрятаться, и так как ей не оставалось времени для раздумий, она последовала первому побуждению и встала за кровать, занавеси которой совершенно закрыли ее, оставив маленькую щель, в которую она могла видеть все, что происходило в комнате. Шаги приблизились, дверь отворилась, и в комнату вошел Руперт Гудвин. Юлию не удивило появление отца, напротив, ей показалось весьма естественным его беспокойство о молодом человеке. Она ожидала, что он немедленно разбудит мистрисс Бексон и упрекнет ее за то, что она так недобросовестно исполняет свою обязанность. Но каково было удивление девушки, когда она увидела, что он не обратил внимания на спящую ключницу, а сразу подошел к кровати больного и склонился над ним. Отец и дочь стояли друг против друга, и Юлия увидела выражение глубокой ненависти на его лице. Невольный ужас овладел ею. Гудвин держал в руках восковую свечу, свет которой озарял его мрачное лицо. Он поднес ее к больному и повел ею над его глазами — больной не просыпался. Он обернулся к ключнице и повторил над ней то же действие — результат был такой же. Юлия все больше и больше дивилась поведению отца. Гудвин подошел к столу, на котором стояло лекарство. Он взял одну из склянок, наполненную бесцветной жидкостью, вынул пробку и поднес ее к носу. Это было лекарство, которое больной должен был вскоре принять. Банкир вынул из кармана своего жилета пузырек с такой же бесцветной жидкостью, осторожно зубами вынул пробку, влил несколько капель в лекарство и поставил склянку на прежнее место. Посмотрев на больного с сатанинской улыбкой, он вышел из комнаты.