Читать книгу "Меркурий - до востребования - Катя Рубина"

Задали вопрос этот, потому что ведь важно знать, чтобы потом не париться и голову себе не ломать. И тут новый президент вообще всех удивил, он так сказал – вы пока так поживите, а там видно будет, кто у нас враги. Пока точно сказать не могу. Поживите пока без врагов немного, отдохните. Люди просто очумели, прелесть-то какая, и то и се можно, и без врагов можно манек передохнуть. И тут на таких радостях они спрашивают, так, для очистки совести, а путешествия? Президент улыбнулся опять и говорит: «Куда хотите, туда и валите».

Ну что так не жить? Это же сказка, это чудо чудное, диво дивное.

Вести эти докатились и до пещеры. Прибегает один мужик в пещеру и Бекару, запыхавшись, вон говорит, ну дела, говорит, вам теперь можно обратно возвращаться, новый теперь в Пермолоне президент, все разрешает, жизнь теперь будет слаще сахара. Давайте собирайтесь. А Бекар в это время с людьми плотину на пещерной реке сооружал. Он так посмотрел на пришедшего мужика и говорит, поживем – увидим. И дальше продолжил делом заниматься. Мужик удивился. Говорит: «Что же вы тут будете в темноте под землей сидеть, когда теперь можно в покое в чудо-городе Пермолоне проживать». А Бекар ему: «Почему в темноте?» И включил какую-то дрюку. Вся пещера осветилась ярким, ровным светом, и ветерок задул, типа вентиляция. Мужик подивился на все эти дела, говорит: «Ну, не хотите, как хотите. Если что, в гости к нам приходите». Бекар ему: «Нет уж, лучше вы к нам». На том и порешили.

История Пупель

Пупель работала в поте лица. Писала заголовки и рисовала агитационные плакаты, ходила в Высшее художественное заведение, делала курсовые проекты. Магда сдержала свое слово.

Работа у Пупель была. Благодаря ее скромным доходам молодая семья не подыхала с голоду. Конечно, ни о каких излишествах речи не шло. Денег Пупель едва-едва хватало на прожитье.

Погост даже и не думал заводить частную практику. Он говорил, что не до конца изучил еще векторность гомеопатии. Нельзя сказать, что он очень сильно напрягался по поводу этой самой пресловутой векторности. Он по-прежнему читал свои книжицы, вальяжно расположившись в кресле, до ужаса прокурив всю небольшую квартиру Пупель.

Все было бы ничего, если бы он просто молча сидел и читал. Это было бы замечательно. Кошмар весь заключался в том, что он своим долгом считал учить уму-разуму свою глупую женушку. За неимением пациентов он лечил несчастную Пупель. Когда она, бедолага, притаскивалась из высшего художественного заведения и принималась за объявления, то Погост как раз начинал свое лечение. Он орал:

– Что ты уселась, у нас жрать нечего, ты бы сначала обед приготовила, а потом уж за эту пургу принималась!

Пупель вяло возмущалась, вякала, что ей некогда. И тут, в зависимости от расположения звезд на небосводе, от дуновения ветра, сценарий разворачивался по-разному. Первый, лучший вариант: Погост долго орал, потом сменял гнев на милость и спокойно говорил:

– Пупель, нам надо нормально питаться, будь любезна, приготовь покушать, мне принеси и сама поешь.

И Пупель принималась что-то изготовлять. Худший вариант был нервно-паралитического свойства.

Погост начинал орать и с бешеной злобой колотить кулаками в стену, потом становился пунцово-зеленым и бежал с молотком и огромными гвоздями в ванную. Там со всей дури он начинал заколачивать эти чудовищные гвозди в дверной косяк, в кармане его халата именно для этих сцен был припасен кусок старого резинового эспандера. Этот длинный шмат Погост приматывал к гвоздям.

– Жизни от тебя нет! – голосил он. – Сейчас повешусь, к чертовой матери, ну женку Господь послал, со свету меня сживает, жрать не готовит, дом весь запустила, грибы тут только не растут! – И далее по плану происходило засовывание головы в петлю эспандера.

Обычно на этом драматическом моменте Пупель не выдерживала, вереща, кидалась к нему, уговаривала не вешаться. Он, как правило, долго упрямился, костеря ее на чем свет стоит, потом снисходил до прощения и требовал незамедлительного приготовления пищи.

Почему этот вариант был хуже первого? Потому что Пупель приходилось брать клещи, выдергивать гвозди из косяка, закидывать эспандер за шкаф и потом только приниматься за приготовление пищи, время на развернутую сцену уходило в два раза больше. Времени же Пупель катастрофически не хватало.

После ужина Погост требовал ритуальной медитации, которая в начале их совместной жизни как-то приводила Пупель в чувства, а впоследствии безумно раздражала, и только после всего этого веселья она могла сесть за работу.

Погост тем временем, сидя в кресле, зачитывал из книги всяческие умности и требовал от нее дословного этих умностей пересказа, задавал вопросы, так сказать, на усвояемость текста. Если Пупель отвечала формально, то он начинал покрикивать и раздражаться.

Пупель каждый раз благодарила Бога за то, что он наградил ее очень хорошей памятью. Она могла с ходу повторить абсолютно непонятный текст практически дословно, не вникая в содержание. Это ее и спасало.

Она писала объявления, повторяя вслух цитаты из Штейнера, иногда, правда, случайно они, цитаты эти проклятущие, попадали в объявления, не целиком, а так, слово другое, машинально под диктовку Погоста. Поначалу это приводило Пупель в отчаяние. Ей приходилось начинать работу заново, расчерчивать лист и всякое такое, но со временем, как известно, опыт приходит только в процессе, она и эту проблему научилась решать легко и просто.

Пупель обзавелась огромным количеством лезвий «Нева». Изумительная вещь. Одним движением руки она элегантно вырезала с листа кусок Штейнера, и дело было в шляпе. Все эти упражнения происходили до глубокой ночи, причем Пупель намеренно затягивала процесс. Она каждый раз надеялась, что Погост, утомившись чтением и вопросами, вдруг заснет на полуслове. Этого никогда не происходило. У Пупель слипались глаза, она все чаще и чаще пользовалась лезвием «Нева». Погост всегда был ни в одном глазу. Неутомимый был человек, кремень. Весь день он, по его собственным словам, готовился к медитациям. В переводе на простой человеческий язык, днем Погост дрых.

О себе он говорил пафосно:

– Я типически объективная прирожденная сова.

Так как у Пупель были очень поверхностные знания о совах, она решила их расширить, мало ли что?

В энциклопедии Брокгауза и Ефрона она вычитала, что большинство сов – действительно настоящие ночные птицы, многие из них свободно летают даже в совершенно темные ночи, о чем можно судить по их крику. Полет сов вполне беззвучен и позволяет им совершенно незаметно подлетать к спящим жертвам. Некоторые совы, такие, как сыч (Athene noctua) или сипуха (Strix flammea), – охотно селятся под крышами домов.

Из почерпнутых энциклопедических сведений Пупель сделала вывод, что Погост как раз является или сычом, или сипухой. Все признаки были налицо, ночные крики, незаметное подкрадывание к жертве, и самое главное, он действительно поселился под ее крышей.

Точно определить, кто он – сыч или сипуха, было трудно. Порой он вел себя как сыч, а иногда выглядел сипуха сипухой. Тут, как и с едой, было два варианта, которые Пупель так и называла. Первый вариант – сыч. Второй – сипуха.