Читать книгу "В шкуре льва - Майкл Ондатже"

— У тебя ведь есть рыжий пес? — спросил он Караваджо несколько дней спустя.

— Рыже-коричневый, — просипел тот в ответ.

— Ты вор, верно?

— Самый лучший. Вот почему я, как ты видишь, здесь сижу.

— Похоже, кто-то тебя выдал.

— Да. Рыжий пес.

Караваджо учился на вора в темных комнатах, свинчивая ножки с кухонного стола, снимая задние панели радиоприемников и днища тостеров. Он задергивал занавески, чтобы устранить любой намек на уличное освещение, и опустошал кухонные шкафы, а затем возвращал все на место, не забывая о предметах, лежавших на полу. Вот такой пелманизм.[7]Пока его жена спала, он выносил мебель из ее спальни и задвигал туда диван, менял картины на стене и салфетки на тумбочке.

При дневном свете он двигался медленно, будто хотел сохранить остатки энергии, — летучая мышь в посткоитальном полете. Он заходил в обивочную мастерскую, чтобы по заказу жены купить чехлы, и тут же начинал прикидывать, как вынести отсюда мебель: стулья через окно, а столик через дверь, наклонив на тридцать градусов вправо.

Будучи вором, он воспринимал мир как то, что находится вокруг него в радиусе двадцати футов.

Во время первого грабежа Караваджо повредил ногу, выпрыгнув из окна второго этажа. Он лежал на газоне в Уайтвейле на спине, со сломанной лодыжкой и рисунком Джеффри в руках. Пока он там лежал, хозяева вернулись домой и подняли крик, увидев усыпленную хлороформом собаку. На веранде зажглись огни, но, к счастью, его скрывала тень от дерева.

Два часа спустя он доковылял до каких-то длинных сараев и догадался об их назначении лишь по запаху. Хозяйство по выращиванию шампиньонов. Свет горел только в офисах и коридорах, а в длинных дортуарах, где росли грибы, всегда было темно. Он знал, что ему делать. В вестибюле висели каски с лампочками на батарейках. До рассвета оставалось совсем немного. Было воскресенье. Он может провести здесь спокойно целый день. Позже, при свете дня, он разрезал ботинок и носок. Наложил шину и примотал ее изоляционной лентой. Хуже боли был голод. Он посмотрел при свете на украденный рисунок — чистые линии, дрожащая подпись.

В сумерках он, прихрамывая, пробрался в огород на той стороне дороги, выдернул несколько морковок и сунул за пазуху. Попытался изловить курицу, но та пустилась наутек, оставив его ни с чем. Караваджо вернулся к скудному освещению в коридорах грибного хозяйства. Он просмотрел учетные карточки рабочих. Сальваторелли, Маскарделли, Дакила, Перейра, Де Франческа. Большинство из них были итальянцами, некоторые португальцами. От четырех до восьми человек в смене. Почувствовав себя увереннее, он осмотрел шкафы и ящики в офисе.

Он знал людей, которые, проникнув в офис, оставляли кучу говна на столе, но он не принадлежал к их числу. Ему объяснили, что это довольно распространенная практика. Многие воры-любители не контролируют себя. Всецело сосредоточившись на идее грабежа, они теряют контроль над телесными проявлениями. Подобный акт свидетельствует о грубости натуры, и вор-профессионал предпочитает этому жесту медицинскую тщательность осмотра помещения. Рецепты во всех подробностях заучены наизусть, на главных страницах ни единой помарки. В центре симметричного плана фальшивая справка о невменяемости.

Присоединившись к компании воров, Караваджо больше всего был поражен их вежливостью. Даже «говнюки» выглядели рафинированно и носили очки-полумесяцы. Не нюхали табак, чтобы не притупилось обоняние. В кафе в западной части Торонто было полно мужчин, которые не работали днем, просыпались в полдень и, побрившись, завтракали с друзьями. Караваджо приняли приветливо и прочли ему весьма традиционный курс лекций об искусстве грабежа. Одни из них вытаскивали вещи из дома, другие похищали скот, третьи собак и жен, четвертые имели дело только с мясной продукцией или документами. Каждый расхваливал свой стиль и область интересов. Каждый пытался убедить молодого человека в преимуществах своего занятия, не поощряя в то же время чрезмерной конкуренции.

Караваджо был молод. Он благоговел перед ними, хотел быть каждым из них в решительный момент. Он околачивался возле них не столько для того, чтобы выучиться ремеслу, а чтобы понять, как они живут, возвращаясь в мир, где царит заведенный порядок. Этой науки он еще не освоил. В кафе «Голубой подвал» он попал, когда ему было двадцать два, и его приводило в восторг то, что он видел. Он входил в особняк, и его переполняла зависть. Пока его рука скользила по перилам, ладонь и пальцы наслаждались гладкостью дерева. Замысловатые выключатели! Ковры, в которых утопают ноги! Он перенимал эти внешние проявления и уходил с их изысканностью и брендами, ритмом и отвлеченным тоном рассуждений.

Позже он по неделе следил за каждым из них, чтобы понять, как они работают. Одни входили в дом и через три часа выходили с мелкими предметами, умещавшимися в боковом кармане. Другие за полчаса выносили все, что можно было вынести.

И вот в ходе своего первого грабежа Караваджо, разбираясь в финансовых делах грибного хозяйства, наткнулся на деньги в кассе. Никогда не воруй там, где ты спишь. Он предпринял все это расследование от скуки. Ему нужны были книги и мясо. Если ему придется здесь остаться на несколько дней, хорошо бы иметь при себе курятину и что-нибудь почитать. Караваджо зажег лампочку на шлеме и вошел в грибной дортуар, который выбрал для себя раньше. По всей длине помещения на разных уровнях тянулись стеллажи. На стеллажах стояли контейнеры с навозом и землей, в которых росли молодые грибы.

Теперь он оказался в темнице вместе с миллионами из них. Он уютно устроился за низким стеллажом в дальнем конце помещения, рисунок Джеффри был при нем. Погасив лампочку на шлеме, Караваджо вдохнул густой грибной дух. Он не спал полтора дня, впервые усыпил хлороформом собаку, выпрыгнул из окна, гонялся за курицей…

Что-то легко коснулось его лица. Не открывая глаз, он отодвинулся назад. Он уже просыпался от отблесков света наверху, когда неясные фигуры склонялись над стеллажами, собирая грибы. Грибы находились на разных стадиях созревания, их разделяло несколько недель, поэтому какая-то из секций всегда годилась для сбора. Он вновь погружался в сон под шелест трущихся о стеллажи комбинезонов. Теперь же прикосновение ткани к лицу испугало его. Справа от него на одной ноге неуверенно стояла женщина и, опершись на оштукатуренную стену, надевала туфлю. Женщина была в комбинации, ее шлем со включенным фонарем покачивался на верхней полке, чтобы она могла видеть, что делает. Параллельно ее белым очертаниям двигалась темная тень.

Караваджо замер. Иссиня-черные волосы, худое лицо, она потянулась, чтобы снять блузку с крючка, теперь, надев обе туфли, она твердо стояла на ногах.

— Шшш…

Бросив строгий взгляд в темноту, она взяла шлем, направив луч света на полки.

— Анджелика? Это ты? — окликнула она.

Держа шлем в руке, она натянула юбку, немного постояла, потом надела шлем, застегнула пуговицы и принялась тихонько напевать. Надо было привлечь ее внимание, но так, чтобы она не испугалась. Он начал ей подпевать. Быстро направив луч света туда, где он лежал, она лягнула его в лицо. Он взвыл от боли, но тут же рассмеялся.