Читать книгу "Женщины Никто - Маша Царева"

— Все ясно, вы просто боитесь. И это естественно, вы же в первый раз! Просто мы сейчас говорим абстрактно. Давайте я вам покажу фотографии этих мужчин? Тех двоих, с которыми я предлагаю вам встретиться?

— Ну давайте, — нехотя согласилась Анюта.

Она не смогла бы вспомнить тот день во всех подробностях — чтобы полдень следовал за утром, которое было беспечным, солнечным и не обещало беды, а потом перетекал в непрозрачный сосуд пасмурного вечера, когда все и случилось. Тот день сохранился в файлах ее памяти в виде раскрошенных деталей, наспех расчлененных эмоций. Анюта обезличила тот день, обезглавила его, вынула ему сердце зазубренным ножом.

Порядочным женщинам вспоминать о таком не положено.

Порядочным женщинам не положено так себя вести.

Хотя многие сочли бы причину Нютиного срыва уважительной: в тот вечер она впервые увидела Васину новую пассию, о существовании которой догадывалась давно. Так называемые подружки — Клавка с пятого этажа, которая иногда забегала на чай, почтальонша тетя Зина, которая раз в неделю приносила ей газеты, ее сменщица Катенька — давно нашептывали, что у Васи новая любовь. Им нравилось перемывать косточки разлагающимся Нютиным отношениям, все они пытались примирить бушующие гормоны сорокалетних баб в самом соку с отчаянным одиночеством. Клавка вдовствовала пятый год, ее муж‑строитель пьяным сорвался с лесов. Мрачная тетя Зина до того запилила своего тихого супруга, что он ушел, ничего не сказав, даже адреса не оставил, просто однажды она обнаружила, что его рубашек больше нет в их общем шкафу. Катеньке никак не удавалось выйти замуж, попадались сплошь проходимцы или загадочные типы с честными глазами и синими наколками на груди. На фоне их неустроенности Анютины проб‑лемы с выпивающим мужем казались детсадовскими. Поэтому вся троица оживилась и обрадовалась, когда в один прекрасный день Катенька встретила Василия, который в самом лучшем своем костюме шел под руку с какой‑то мымрой в лисьей шубе, более того, еще нес букетик дешевых пожухлых гвоздик.

Анюта отказывалась, не хотела верить. Искала для Васеньки оправдание. Может быть, это бывшая коллега. А может быть, у мужчин такое бывает, и она готова была закрыть глаза, временное помутнение рассудка. Слабость, внутренний бесенок ненадолго отвоевал президентский пост. Бывает, бывает же…

А когда она поняла, что все не совсем так. Вася уже почти живет у обладательницы лисьей шубы, а на днях собирается перевезти оставшиеся вещи. Что‑то перевернулось у нее внутри, что‑то надорвалось.

Тогда Анюта купила в галантерее утягивающие трусы, зашла к знакомой парикмахерше, чтобы та навертела из ее волос каскад небрежно романтичных кудельков, надела самое смелое свое платье, отправилась в первый попавшийся ресторан, заказала бокал вина. Ее сердце отстукивало дрожащий заячий ритм, но со стороны она, наверное, смотрелась спокойной любительницей кутнуть, привычно вышедшей на охоту. Не прошло и четверти часа, как к ней подошел мрачноватый кавказец средних лет. Присел за ее стол, заулыбался, его приценивающийся взгляд скользнул в декольте ее красного платья. А когда Анюта несмело улыбнулась в ответ, он сухим щелчком пальцев подозвал официантку и заказал шампанского. Разговор не клеился, зато невербальное общение было на высоте — прошло от силы полчаса, а его рука уже чувствовала себя свободно под ее платьем, и Анюта, с одной стороны, жутко стеснялась дурацких утягивающих трусов, а с другой — была опьянена собственной смелостью.

Он был проездом в Нютином городке. Для нее случайный любовник всегда будет обозначен местоимением «он», имени его она так и не запомнила.

Они отправились в его гостиницу — дешевую привокзальную, в убогий номер с видом на задний двор, поскрипывающей продавленной кроватью, засаленными обоями и прокуренным ковром. И там, на кровати этой, Нюта вдруг поняла, какую глупость сделала, и даже заплакала от отвращения и бессилия, а кавказец думал, что она плачет от счастья…

И тогда она поняла, что дело не в Васеньке, не в его измене, не в ее, Анютиной, обиде и боли, нет. Дело в ее характере, в том, что она однолюб, и никто на свете не сможет этого изменить.

Никто и никогда.

Ничего особенного.

Ничего, ничего, ничего особенного в ней не было.

Худая как жердь, плоскогрудая, высокая, блондинка.

Уродина.

И вдобавок наверняка дура.

А какие у нее были руки — короткопалые, с широкими ладонями и квадратными ногтями. Такими руками бы картошку полоть, а не обнимать его.

А глаза какие — пустые, водянистые.

И на шее родинка — большая, выпуклая, противная, серо‑бурая; из нее растет, курчавясь, длинный жесткий волос. Даже сверкающее бриллиантовое колье (наверняка его подарок) не могло отвлечь внимание от родинки этой. Как он, перфекционист, гедонист, гурман, мог ее не заметить? Как он мог выбрать такую женщину, целовать ее, спать с ней?

Хватит.

Она, Полина, сошла с ума.

Это она — круглая дура, плоскогрудая блондинка, жердь с остекленевшими от ревнивой ненависти глазами.

А та девушка была редкой красавицей. Ее не портила родинка, да бриллианты не были ей нужны: она сама была бриллиантом, самой ценной из человеческих пород. Она, эта девушка, заслуживала и чужого счастья, и чужих мужчин. И она была на пятнадцать лет моложе Поли.

Невероятно, сейчас они обе красотки, обе носят дорогие туфли и искоса посматривают на одних и тех же мужчин, а ведь между ними целая жизнь. И когда Полина важно курила папироски в закоулках школьного двора, эта девочка еще отрыгивала молоко на домашний халат своей матери.

— Ты его новая секретарша? — девушка смотрела на Полю внимательно, будто бы приценивалась.

Ее цепкий холодный взгляд, под которым Полине, привыкшей к этому особенному московскому сканированию, хотелось скукожиться и скрестить руки на груди, отметил и холеную кожу, и ботильоны, которые стоили как автомобиль «Ока», и дорогой мобильный телефон на краешке Полиного рабочего стола.

— Я — первый ассистент мистера Лэппера, — в ее тоне было чуть больше надменности, чем требовали правила приличия.

Наглая девушка понимающе улыбнулась, а Полина покраснела. Зачем она это сказала? Продемонстрировала жалкую босяцкую гордость. Не уборщица, а менеджер по клинингу, не парикмахерша, а стилист, не секретарша, а первый ассистент. А надо было просто ответить «да». И дежурно улыбнуться.

— Что ж, надеюсь, у вас хватит ума запомнить, что я пью только зеленый чай сорта «Белая обезьяна», заваренный на воде «Виттель». Без сахара, но с двумя кусочками кураги.

— А вы кто? — Полина уныло решила до конца играть хабалку.

— Я невеста мистера Лэппера, меня зовут Анфиса, — она уселась на диван, закинула одну длинную ногу на другую и лениво вытянула из стопки журналов свежий «Elle». — Предупредите, что я пришла и что мы опаздываем. И не забудьте про чай.