Читать книгу "Когда исчезли голуби - Софи Оксанен"

Завтра Гельмут не узнает, что Юдит ускользнет из дому после наступления комендантского часа, потому что утром вся группа, кроме нее, отправится на несколько дней в Вильнюс, но как быть дальше? Юдит не может заранее предсказать, в какие дни Гельмут будет дома, а в какие нет. Часы, которые, казалось, стояли на месте, вдруг пошли с удвоенной скоростью. Ей надо готовиться. Гельмут вернется с минуты на минуту, вскоре придут и его друзья, повариха уже взбивает яйца в пену, Мария накрывает на стол. Ей надо готовиться, она должна развлекать и услаждать взор. Нервозность сразу же отражается на женской коже, так говорила Герда, и Юдит не имеет права показывать это кому бы то ни было. Она начала с того, что вспенила туалетное мыло. Герда убедила ее в том, что идеальная гладкость ног достигается бритвой, а не сероводородом. Герда считала, что сероводород сильно воняет, и она права. Ноги выглядели слишком бледными, загара практически не осталось, и с этим надо было что-то делать. Приняв ванну и побрив ноги, Юдит припудрила подмышки салициловой пудрой и поставила баночку обратно на полку, рядом с черным карандашом, которым когда-то рисовала швы на ногах, в те времена, когда у нее не было чулок. Темные локти смотрелись грозовыми тучами. Юдит схватила маленькое зеркальце, чтобы проверить, насколько ужасно они смотрятся. Надо попросить Марию принести еще лимонов. В остальном ее превращение из голубя в гадюку на коже не отразилось… Или она лишь пыталась себя в этом убедить?

Стоя на пороге дома гауптштурмфюрера Герца, Эдгар перевел дыхание. Сквозь зеленое окно над дверью в прихожую проникал мягкий свет. Он выпрямился и расправил плечи, портной справился с заданием на отлично. Повязка держалась прямо. Бауфюрер ОТ. Из-за нехватки обмундирования ему придется довольствоваться повязкой и удостоверением, по крайней мере на первом этапе, но это его не сильно тревожило, у него было достаточно поводов для гордости. Этого приглашения он ждал уже давно, эта дверь станет для него воротами в рейх. На ужин должны были прийти представители “Балтише Эль”, концерна “Голдфельд”, а также Организации Тодта, с деятельностью которой он уже успел познакомиться. После того как немцы сдали позиции на Кавказе и потеряли надежду на выход к Каспийскому морю, их взгляды обратились к Эстонии. Эдгар сразу понял, что это значит. У немцев не было нефти, немцы никогда не откажутся от Эстонии, горючие сланцы гарантируют им будущее. Интересы “Балтише Эль” стояли теперь превыше всего, и хотя он еще не до конца в этом разобрался, но очень скоро разберется.

Горничная взяла у Эдгара пальто и шляпу, в зале уже царила веселая атмосфера, портрет фюрера на стене висел немного криво. Гауптштурмфюрер Герц тепло поприветствовал гостя, проводил его к остальным, а сам отправился искать свою спутницу, которая вот-вот должна была подойти. Штурмбаннфюрер Омейер продолжил начатый днем разговор о поездке в Вильнюс и Ригу. В Литве, говорят, разработан интересный механизм, ускоряющий производственный процесс, они смогут посмотреть его в действии в лагере Панеряй. Подобную систему хорошо бы внедрить и в Эстланде. Эдгар рассказал, как организовано разделение труда между полицией и третьим батальоном майора Йоханнеса Коорта. В правилах установлено наиболее приемлемое расстояние между охраной и заключенными — шесть футов, по административным вопросам переговоры все еще продолжаются. Штурмбаннфюрер кивнул, ситуация была ему знакома — ВФХА старалось прочно удерживать за собой определенные области.

Дверь в зал была открыта, и погруженный в разговор Эдгар не сразу понял, почему голос женщины, разговаривающей в коридоре с гауптштурмфюрером Герцем, кажется ему таким знакомым. Потом он вдруг понял, чей это голос! Нет, он не мог ошибиться, хотя гости вокруг говорили очень громко. Эдгар взглянул на окна. Нет-нет, о них не стоило даже думать, но между окнами были большие стеклянные двери, которые, очевидно, вели на балкон.

Эдгар вжался в угол балкона, прилип спиной к стене и изо всех сил сжал правой рукой перила. Край шторы, выглядывающий в дверную щель, лизал ботинки. Из зала доносился стук каблуков, скрип паркета и знакомый смех, женский смех. Спрыгнуть он бы не рискнул, слишком высоко. Все двинулись к столу, Эдгар услышал, как штурмбаннфюрер Омейер упомянул его имя и сказал что-то о свежем воздухе. Когда горничная позвала хозяйку к телефону, Эдгар понял, что это единственный шанс. Удостоверившись, что стук каблуков удаляется, он вернулся обратно к гостям, перекинулся парой фраз с хозяином дома, спокойно прошел через зал, затем ускорил шаг и нашел клозет ровно в ту минуту, когда голос Юдит стал снова приближаться. Он сел на пол и подождал, пока Юдит пройдет в зал, после чего вышел в коридор и оттуда в прихожую, где отыскал свои пальто и шляпу. Прислуге он прошептал, что плохо себя чувствует и вынужден уйти, просил передать хозяевам искренние извинения за столь поспешный уход. Позднее он прислал записку, что машина может забрать его утром. Он в порядке и готов ехать вместе со всеми.

Когда шофер штурмбаннфюрера Омейера въехал ранним утром на Роозикрантси, сидящий на заднем сиденье Эдгар на всякий случай надвинул на глаза шляпу. Машина остановилась, и все вылезли размяться, он же остался внутри, сославшись на слабость и сказав, что попытается немного вздремнуть. Из-под надвинутой шляпы и высоко поднятого воротника он увидел, как на улицу выбежала горничная, та самая, что приняла у него вчера пальто и чуть было не столкнулась с дворником, размахивающим метлой перед воротами. Привычность утра успокаивала. Темные шторы были раздвинуты, из булочной доносился аромат свежеиспеченного хлеба, лошади, запряженные тяжелыми повозками, направлялись к армейскому магазину. Наконец гауптштурмфюрер Герц вышел на улицу, остановился купить рожок у торгующего мороженым паренька, радостно поприветствовал Эдгара и других спутников и направился к своей машине. В этот момент дверь дома отворилась, и выбежала Юдит в цветастом утреннем халатике. Ветер подхватил ее и отнес прямо к “опелю”, опустил на заднее сиденье, и Герц обвил рукой ее плечи, ласково приподнял вьющиеся со сна волосы и нежно-нежно коснулся уха. Увиденное на мгновение ослепило Эдгара, прожгло насквозь, как случайно выпитая щелочь, и он ничего не мог с этим поделать, с этой убийственной силой, ибо в этом прикосновении была вся любовь мира, вся нежность мира, все самое драгоценное, и происходило это на глазах у всех. Гауптштурмфюрер СС вел себя подобным образом на глазах у всех этих людей, мальчишек, старьевщиков и дворников, позволил женщине выбежать на улицу в ночной сорочке, позволил ей подбежать к машине, чтобы попрощаться, несмотря на то, что сорочка прилипла к бедрам на ветру, позволил шелку сползти с женского плеча и в награду одарил ее столь нежным прикосновением. Как возможно такое бесстыдство, такой жест, позволительный лишь в постели или в будуаре, такой острый момент интимной жизни посреди улицы, такая честь, которую не принято оказывать шлюхам! Эдгар видел, как ведут себя офицеры с полевыми женами, но это же было совсем другое. Такой жест существует в жизни каждого лишь для одного человека, и многим он не достается никогда.

Этот жест отложился в сознании Эдгара в виде непрерывной цепочки повторяющихся кадров: женщина, бегущая к машине и садящаяся в нее, мужчина, опускающий руку ей на плечи, чтобы погладить волосы и коснуться уха. Картинка беспрерывно крутилась в голове — выражение радости на лице позабывшего обо всем мужчины, улыбка Юдит, заставившая мостовую светиться любовью, и свет, озаривший лица обоих. Эдгар не в силах был избавиться от мысли, что Юдит и офицер делят постель, хотя и не хотел думать об этом, о руке, которая касается ее уха, ее лица, о губах, что целуют ее брови и кончик носа. В ушной раковине Юдит не было ничего исключительного, это же самая обычная девушка, не выделяющаяся особой красотой. Да еще и замужем. Кто дал ей право, этой ничтожной твари, так бесстыдно вести себя с гуаптштурмфюрером и посещать гостиные, в которых Эдгару не было места? Кто дал ей право так легко, так незаслуженно войти в мир немцев? Женщина садится в машину, в машине вспыхивает свет близости, и мужчина кладет руку ей на плечи, чтобы погладить волосы и коснуться уха, и от света, исходящего от них, темнеет день, они превращаются в маяк посреди черного моря, но даже не замечают этого, как не замечают всего окружающего их мира, в котором ничуть не нуждаются, они пылают, мужчина касается уха женщины, и загорается огонь, их огонь.