Читать книгу "Нефертари. Царица египетская - Мишель Моран"

— Нужно заняться и нарядом, и париком, нужно краску малахитовую…

— Похоже, меня не отпустят.

Рамсес обнял меня за талию и тихонько спросил:

— Можно, ночью я приду к тебе?

На нас смотрели придворные, но я заставила себя не оглядываться. «На нас всегда будут смотреть, — сказала я себе. — Мне не придется наслаждаться его поцелуями, когда я захочу. На нас будут смотреть тысячи глаз, и к этому нужно привыкнуть. Такова цена любви фараона».

— Конечно, приходи.

Я шла по залам вместе с няней и Уосерит, и нас провожали сотни глаз, в том числе и глаза Хенуттауи. Я широко улыбалась. Будь я простолюдинкой, что выходит замуж за сына какого-нибудь земледельца, мои родные никогда бы не позволили будущему мужу забраться ко мне в постель, покуда он не перенесет меня на руках через порог своего дома. Но Рамсес — фараон. Он поступает, как хочет. Приходя в мои покои до свадьбы, он показывает всему двору, что не следует упускать ни единой возможности поскорее зачать со мной наследника.

Глава десятая СВАДЬБА ФАРАОНА НАЧИНАЕТСЯ НА ВОДЕ

В тот вечер в Большом зале собрался весь двор, чтобы посмотреть на гусеницу, ставшую бабочкой. Всем хотелось увидеть племянницу царицы-еретички, девушку, которую Рамсес решил взять в жены.

Слуга провел меня вдоль большого натертого до блеска стола на помосте и усадил между Рамсесом и Уосерит. Исет расположилась рядом с царицей Туйей. Исет не хватило разума притвориться веселой, и мне стало ее жаль. Ей бы торжествовать, ведь она носит первенца Рамсеса, а она сидела с кислым, как лимон, видом. Может, Рамсес оказался не таким мужем, как ей хотелось? Исет любит изысканные драгоценности, отороченные мехом наряды… что у нее общего с Рамсесом? В отличие от Исет, которая сидела мрачнее тучи, Хенуттауи была на высоте. Над ее остротами все смеялись, а как только жрица заметила меня, то весело объявила:

— Вот и наша бабочка!

Рамсес, однако, уловил в ее голосе насмешку.

— Нефертари и впрямь словно бабочка, — заметил он. — Целый год пряталась, а потом выпорхнула — и оказалась еще прекраснее и мудрее.

— Когда Нефертари сообщила мне о своем решении стать жрицей Хатор, я огорчилась, что в Фивах ей не нашлось места. — Уосерит повернулась к сестре. — А теперь место для нее все-таки нашлось, да еще и самое высокое.

Улыбка Хенуттауи угасла Рахотеп тоже был сильно уязвлен.

— Давайте поднимем чаши, — сказала Уосерит. Она подняла свою, и все за столом последовали ее примеру. — За царевну Нефертари!

— За супругу фараона! — подхватил Анемро, а я подумала: «За которую?»

— Будем надеяться, что текущая в ее жилах кровь безбожников не даст себя знать.

На этот раз Хенуттауи зашла слишком далеко. Сети крепко сжал чашу.

— Из Нефертари такая же безбожница, как из тебя. Не сомневаюсь, что в тронном зале она будет принимать верные решения. Пусть народ ее не слишком любит, зато она уж точно не глупа!

Все присутствующие понимали, на кого намекает фараон, но взглянуть в сторону Исет никто не посмел.

Царица Туйя покачала головой, а Рамсес с негодованием произнес:

— И еще: Нефертари — моя супруга!

Фараон Сети больше ничего не сказал.

Вскоре принесли блюда с дымящейся жареной утятиной.

Рамсес повернулся ко мне:

— Прости, что так вышло.

Я улыбнулась так, как Уосерит учила меня улыбаться, когда нужно скрыть разочарование, и сказала:

— Наверное, все ждут твоего слова.

Рамсес взглянул на отца, тот кивнул, и Рамсес поднялся. В зале воцарилась тишина.

— Это празднество посвящается фараону Сети Великому, возлюбленному сыну Амона и завоевателю многих земель.

Присутствующие разразились приветственными криками. Рамсес произнес:

— Да хранят вас боги на пути в Аварис, как сохранят они радостный союз, который мы заключим перед вашим путешествием.

Среди колонн возобновились радостные возгласы, ибо со стороны придворных было бы глупо вести себя иначе. «Многие ли, — думала я, — столь же "искренни", как верховный жрец Амона? У скольких из них отцы и деды убиты по приказу Эхнатона и Нефертити?»

Крики еще не смолкли, когда Сети склонился ко мне и прошептал:

— Я подвергаю тебя опасности, но в целом Египте я никого больше не желал бы видеть на троне рядом с моим сыном. Знаешь, будь Пили жива, у нее тоже сейчас пришла бы пора замужества. Вы плыли бы в свадебных ладьях, как две сестры.

Сети погладил мою руку, и я поняла, почему он всегда был со мною так ласков.

— Спасибо. Я постараюсь тебя не разочаровать.

Я положила ладонь поверх его руки.

Фараон улыбался, но не мне. Его взгляд устремился вдаль; гораздо позже я поняла, что свадьба сына была для него событием не только радостным, но и печальным. Любой отец в таких случаях думает о счастливом будущем и одновременно вспоминает о тех родных, которые не могут в этот день радоваться вместе с ним. Когда сын готов дать жизнь своим наследникам, заставляя гончарный круг Хнума вертеться все быстрее, старый отец начинает понимать, что его собственный круг отныне замедляет ход. Но тогда я была слишком юной и не думала о таких вещах.

У двери в мои покои стоял Аша. Руки он сложил на груди, и при свете факелов я попыталась разглядеть, не сердится ли он. Увидев нас, Аша выпрямился. Уосерит из деликатности скрылась вместе с няней в моей спальне.

— Аша, — неуверенно начала я — Жаль, мы не встретились в Большом зале.

— К тебе было не подойти. Придется к этому привыкнуть.

Словно огромный камень упал у меня с плеч. Аша шагнул навстречу, обнял меня; я сделала то же самое.

— Я так рад за тебя!

— Ты же говорил…

Он кивнул.

— Я только потом понял, как сильно ты ему нужна.

От этих слов я вздрогнула. Рамсес меня любит — или я ему нужна?

— Все равно ты избрала опасный путь. Фараон Сети желает, чтобы завтра ты показалась народу. Рамсес перед избранием главной супруги должен посмотреть, как тебя примут люди. Женщин в гареме полно.

— Если ты хочешь меня обидеть…

Аша схватил меня за руку.

— Нефертари, я лишь говорю тебе правду. Жизнь фараонов протекает за стенами дворца, а я знаю, как живет народ. Я слышу, что говорят люди. Завтра тебе нужно поостеречься.

В его глазах я увидела тревогу и кивнула.

— С нами будут стражники.

— Так пусть их будет побольше. Десятка два, самое малое — что бы там ни говорил Рамсес.

— Неужели народ настолько зол? — прошептала я.