Читать книгу "Степь в крови - Глеб Булатов"

– Чаго? – послышался раздраженный мужской голос. – В деревне-то? А черт его знат! Днем еще беляки стояли, а сейчас кто его знат-то? Никакого порядку!

Аваддон спешился и, знаком приказав отряду сойти с дороги, вошел во двор. Стоявший на крыльце крестьянин был невысок и сутул, с растрепанной бородой, в рубахе и солдатских сапогах.

– Что, говоришь, в деревне белые? – повелительно спросил Аваддон.

– Говорю, что не знаю, барин, – поклонившись, ответил мужчина. – Вчерась были. А сегодня баба моя поутру хаживала-то к земскому дохтуру и видала одного вроде. Да все ж баба, чаго ей верить-то.

– А зачем к доктору? – спросил Аваддон и, обойдя крестьянина, поднялся на крыльцо.

– Так дочка захворала… А вам, барин, лучше к Фокину, это каменный дом, туда, – мужик забеспокоился и попытался преградить Аваддону дорогу в избу.

– Так там белые, а нам на ночлег только, – сказал Аваддон, отстраняя ставшего на пути хозяина.

– Тесно у меня, барин, больно тесно. Детей невпроворот нажили, галдят все, шумно и грязно. Поезжай, барин, к Фокиным, сделай милость.

– Э! Ты! Пошел прочь! – окликнул упрямого мужика до сих пор почтительно стоявший в стороне слуга Аваддона.

Он выхватил наган и пригрозил им мужику.

– Сюда иди! – рявкнул слуга и, ухватив опешившего крестьянина за ворот, стащил с крыльца и бросил на землю.

– Не ходи, барин! Богом прошу, не ходи! – закричал мужик.

Оставив младенца девочке с большими испуганными глазами, на выручку мужу ринулась крестьянка.

– Стой, окаянный! – заголосила она. – Лиходей проклятый! Чтоб тебе!

Баба толкнула слугу кулаками в грудь и загородила мужа своей широкой вялой грудью.

– Кормильца разбойники лишают!

– Замолчи ты, – прорычал слуга.

Испугавшись животной злобы на его лице, баба замолчала.

– Проверь, – приказал Аваддон.

– Петруха, со мной.

Двое вошли в избу. Тотчас за дверью прогремел ружейный выстрел и раздался грохот падающей мебели. На крыльцо выбежал Петруха, ладонью зажимая простреленную руку.

– Там, черт, притаился!

– Один? – спросил Аваддон.

– Вроде…

В дом ворвались остальные спутники Аваддона и выволокли наружу связанного бледного человека.

– За комодом, сучий потрох, прятался с обрезом, но мы его ловко… гад, – слуга пнул связанного в бок.

– Но! Хватит! Проверьте избу, детей и этих, – Аваддон указал на хозяев дома, – в хлев и сторожить – чтоб звуку не подали. Лошадей убрать, ужинать и выставить караул. А этого господина привести в чувство. Лично буду допрашивать.

В горницу, отодвинув тряпичную занавесь, выглядывал мальчик. Казалось, он был восхищен мужеством пришельцев и совсем не боялся. Аваддон прошел в глубь комнаты и, скрестив руки на груди, остановился у узкого окна. В горницу ввели связанного человека и усадили на лавку. На вид ему было немногим за тридцать, он был худощав и высок. Правильные черты лица и надменность во взгляде и движениях говорили о его благородном происхождении. Он был бос, в нательной рубахе и шинели.

– Предлагаю вам, милостивый государь, побеседовать с нами. Молчание, к несчастью, обрекает вас на незавидный удел, – Аваддон оглянулся и внимательно осмотрел пленника. – Вы ранены?

Действительно, мужчина прижимал локоть к боку, а бледность лица и судорожное подергивание тонких губ выдавали его муки.

– Осмотри, – приказал Аваддон.

Слуга, стоявший за спиной пленника, распахнул полы шинели и приподнял залитую кровью рубаху.

– Огнестрельная, – сказал слуга, – много крови… помрет, поди.

Раненый качнулся и, теряя сознание, повалился с лавки. Но его подхватили под руки и привели в чувство.

– Вы кто? – спросил Аваддон. – Почему скрываетесь от белых? Мы свои, большевики, вы можете говорить.

Но пленник или не понимал слов Аваддона, или за нестерпимой мукой не имел сил отвечать. Он бродил пустым взглядом по пыльным, заросшим паутиною стенам избы и молчал.

– Хозяин, – в горницу вошел один из спутников Аваддона, – я обыскал чулан. Все залито кровью. Но вот что я нашел под тюфяком.

Аваддон взял из его рук запачканный кровью конверт и приказал:

– Унесите этого и перевяжите. Если придет в чувство и сможет говорить, дайте мне знать.

Слуги подняли пленника с лавки и, поддерживая за плечи, повели в чулан.

Аваддон разорвал конверт. Внутри была четвертина листа писчей бумаги, испещренная ровными печатными буквами:

«Начальнику штаба Донской армии генералу Кельчевскому. Ваше превосходительство! Пусть эта записка родит у вас сомнения. Вы лично сможете разрешить их, проверив факты. Моя фамилия Самсонов, я капитан Генерального штаба Императорской России. На данный момент я занимаю должность начальника штаба 8-й армии красных, стоящей против Вас.

Сущность моего обращения состоит в следующем. Я служу в Красной армии по принуждению, под угрозой расстрела моей семьи. Командующий 8-й армией Фомин тяжело болен, вследствие чего в моих руках сосредоточены все нити управления войсками. Я нахожусь под пристальным контролем органов ЧК, но обладаю должным авторитетом и опытом штабной работы, в связи с чем имею большую долю самостоятельности в принятии тактических решений. Всецело ратуя за победу Белого движения и желая помочь освобождению России от большевиков, я посылаю к Вам гвардии подполковника князя Всеволода Мещерского для координации наших усилий…»

В комнату вошел слуга.

– Он умер.

– Несчастный князь, – задумчиво проронил Аваддон, – но дело его живет.

* * *

– Теперь вы понимаете, о чем идет речь и что стоит на кону?

Зетлинг встал с кресла и взял из рук Аваддона письмо капитана Самсонова.

– Вы его никому не показывали?

– Обижаете.

– Если Самсонов сумеет так расположить войска, чтобы сделать их предельно уязвимыми…

– Проигрывать битвы несравненно проще, нежели выигрывать их.

Часть 2

Капитан Самсонов

Глава первая, в которой Воронеж согревается от зимней стужи

Капитан Сергей Ильич Самсонов был человеком глубочайшей внутренней решимости. Он верил в честь, доблесть и милосердие. Вера эта была религиозной и непоколебимой. Всякое противоречие, встречаемое на пути, отвергалось тотчас как злое искушение недостойных людей. Капитан был горд своей верой, граничащей с фанатизмом, и почитал ее исключительным достоинством немногочисленной когорты избранных.

Но жизнь была далеко не так категорична, как воображал себе Самсонов. Обыденность ее угнетала его юношеские мечтания о ярком и смелом подвиге. Армейская рутина, неудачи войны, наконец, несложившаяся семейная жизнь притупили остроту чувств капитана. Он смирился и лишь втайне лелеял надежду на возвращение азарта своей юности.