Читать книгу "Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер"

Но теперь, после торжеств, суеты и суматохи слуга Шмуэль-Лейбуш повел грустные речи. Со всех сторон повалили торговцы и ремесленники, которым задолжала Прива. Она уже и забыла, что у них заказывала, что брала и зачем. Как бы там ни было, надо было платить по векселям. Всевозможные портные, сапожники, швеи, обойщики, мясники, торговцы съестным, торговки рыбой обрушились на реб Хаима Алтера как саранча. Шмуэль-Лейбуш никак не мог от них отделаться. В ткацкой мастерской вздыхали рабочие, хотели, чтобы им выплатили недельное жалованье до субботы. Из-за границы пришли большие счета за хлопок, наплыва денег при этом не наблюдалось. В банках кредита не давали. Рубль в Лодзи горел. А Шмуэль-Лейбуш кланялся хозяину так низко, словно это он, слуга, виноват во всех неприятностях.

— Реб Хаим Алтер, — сказал он, опустив глаза, как вор, — боюсь, что дела совсем плохи.

Реб Хаим Алтер сначала отмахнулся своей мясистой и волосатой рукой богача. Он устал от торжеств, он не хотел есть себя поедом и переживать попусту.

— Не понимаю, что ты такое говоришь, — ответил он с раздражением.

Но Шмуэль-Лейбуш стоял на своем. Он день и ночь копался в бухгалтерских книгах хозяина, портил себе глаза, разбирая запутанные цифры, щелкал костяшками русских счетов. Он считал, ошибался, снова считал. У него болела голова, глаза покраснели, но толка он так и не добился. Шмуэль-Лейбуш сдался и посоветовал реб Хаиму Алтеру нанять на несколько недель бухгалтера.

Но реб Хаим Алтер не хотел его слушать.

— Ненавижу этих бухгалтеров с их книгами, — сказал он. — Ты же знаешь мое мнение: чем больше счетов, тем больше нищета…

Он действительно смотреть не мог на литваков, этих греховодников, позорящих имя еврея, к числу которых, как назло, принадлежали все бухгалтеры в Лодзи. Но Шмуэль-Лейбуш твердил об этом, не давая реб Хаиму Алтеру покоя. Хозяин не знал, как от него отделаться, и уступил ему.

— Пусть это будет искупительной жертвой за мои грехи, — вздохнул он. — Посадите за мои книги какого-нибудь зануду.

Восемь дней тощий литвак в пенсне с толстой костяной оправой сидел над бухгалтерскими книгами реб Хаима Алтера и разбирался в путанице цифр и записей, сделанных на смеси неграмотного древнееврейского с ломаным немецким.

— Дал, взял, — постоянно бормотал он по-древнееврейски, — черт бы его побрал!..

Реб Хаим Алтер избегал его, старался вообще не смотреть на этого скрягу с недобритой колючей мордой и жестким воротничком на тощей шее. Когда грешат банкиры и фабриканты, реб Хаим Алтер еще может их понять. Что ж делать! В конце концов сей мир тоже вещь серьезная. Но нищий грешник? Это в голове реб Хаима Алтера никак не укладывалось. Ни на этом свете радости, ни на том. Ему было просто противно подходить к этому типу в потертом пиджаке со слишком короткими рукавами, от которого шел запах литовского чеснока. Но литвак не оставлял его в покое.

— Вот это что? — резко спрашивал он реб Хаима Алтера, тыкая худым пальцем в очередные запутанные цифири.

Реб Хаим Алтер отвечал первое, что приходило ему в голову. Но литвак не давал заговорить себе зубы.

— «Расход» — это не «приход», — злился он, — черт бы его побрал!

После восьми дней тяжелой, упорной работы литвак сумел наконец разобраться со счетами и записями. Из всех туманных закорючек, намеков, аббревиатур, из всяких «дал-взял» и тому подобного он сделал гладенький и ясный счет, прозрачный и точный, с кредитом и дебитом, с крепкими, четкими рядами цифр, похожими на строй солдат перед генералом. Литвак медленно встал со своего места, вытянул тощие руки, промокнул итог, поправил падавшее с носа пенсне в толстой костяной оправе. И произнес скупые слова с корябающим слух литовским выговором[83]:

— Вы банкрот, господин Алтер.

Реб Хаим Алтер подпрыгнул на месте так, как не прыгал даже во время чтения кдуши[84]на празднике Рош а-Шона у ребе.

— Ах, литовская свинья, да ты в собственных руках и ногах запутался! — гневно закричал реб Хаим Алтер и сердито захлопнул новую, переписанную литваком бухгалтерскую книгу. Но литвак не стал злиться. Он снова раскрыл книгу, перелистал страницы, дошел до баланса, указал худым пальцем на ряды цифирек, стоявших, как солдаты перед генералом. И сказал еще резче, чем в первый раз:

— Вы банкрот, господин Алтер, и кончено…

Последние слова литвак произнес по-русски, и это убедило реб Хаима Алтера. Он сунул руки в карманы брюк, потом одернул свой роскошный жилет с красными и синими точками и сказал слуге с такой злобой, словно тот действительно был во всем виноват:

— Ну, что ты теперь скажешь по поводу этих дел, Шмуэль-Лейбуш? — Он растягивал слова, как будто пел. — А, что ты теперь скажешь?..

Слуга Шмуэль-Лейбуш, как преступник, весь покрылся красными пятнами. А реб Хаим Алтер расхаживал вне себя от ярости — таким его еще не видели. Он, не переставая, мерил шагами комнаты своего большого дома. Слова литвака не давали ему покоя. И, как на зло, приходили ему на ум во время молитвы восемнадцати благословений, когда все вокруг становится тихо.

«Вы банкрот, господин Алтер», — постоянно слышал он приговор литвака.

Сначала реб Хаим Алтер пытался поговорить со своей женой Привой. Но у нее не хватило терпения его выслушать.

— Ты же знаешь, Хаимче, я ничего не понимаю в таких вещах, — говорила она. — Ты уж сам с этим разберись.

Видя, что она его не понимает, реб Хаим Алтер начал говорить с ней по-простому, объясняя, что ей, возможно, придется отдать ему на время все ее бриллианты и украшения, которые он в глубокой тайне, через Шмуэля-Лейбуша где-нибудь заложит, чтобы отделаться от мелких кредиторов, от всех этих ремесленников и лавочников, обрывающих с петель двери их дома. Прива побледнела. Вся кровь отхлынула от ее лица, подчеркнув покрасневшие глаза и темные круги под ними.

— Мама! — как всегда, позвала она покойницу, и из ее голубых глаз хлынули слезы. Еще горше она расплакалась, когда муж стал говорить о необходимости ввести в домашнем хозяйстве экономию.

— То, что я ем, с позволения сказать, я могу не есть! — убивалась она. — Я могу есть один хлеб без масла, пить чай с кусковым сахаром вприкуску…

Реб Хаим Алтер видел, что она его не понимает, что она чужда ему и по-бабски мелочна, что он толку от нее не добьется, что она хочет знать только одно — сможет ли она поехать на курорт, на воды. Реб Хаим Алтер успокоил ее, погладил по светлому надушенному парику. На следующее утро он отправился за советом к ребе, но ребе мог посоветовать ему не больше, чем Прива. На все его неприятности ребе отвечал, что ему поможет Всевышний. С торговцами реб Хаим Алтер говорить боялся, дрожал за свою репутацию. Сыновья же его были еще молоды и жизнерадостно глупы. Они знать ничего не знали, кроме как таскать у отца деньги. Реб Хаим Алтер попробовал обратиться к свату, реб Аврому-Гершу Ашкенази.