Читать книгу "На берегах тумана. Книга 2. Виртуоз боевой стали - Федор Чешко"

Парень поперхнулся от неожиданности, промямлил что-то о скрипке, которой здесь нет. Старец только рукой махнул:

– Эка беда! Вон тебе клавикорд, да какой! А коли не хочешь – давай без музыки, и то ладно.

Отвертеться не удалось, пришлось петь. Престарелый щеголь со второй строфы начал тихонько подбирать мотив, касаясь клавиш с такой настороженной аккуратностью, словно боялся укусов. И Нор мимоходом отметил, что похожий на дворец инструмент стоит здесь не только красоты ради.

Когда песня закончилась, старец долго молчал. Он словно как-то усох, подряхлел и явно прятал от Нора лицо. Парень уже начал придумывать всякие способы прервать затянувшееся молчание, но ничего приемлемого выдумать не успел. Хозяин с заметным трудом снова превратил себя в бодрячка, вот только голос не захотел подчиняться его усилиям.

– Ты что же, написал это за пару дней?

– Нет, это старое. Это когда родители… Сейчас просто уж очень впору пришлось. А написать так быстро я бы не смог: я плохо пишу. Читаю хорошо, а писать почти совсем не умею. Это ведь как с людьми: в лицо узнавать легко, а попробуй-ка, нарисуй по памяти даже лучшего друга!

Старец почему-то захохотал. Нор подозрительно прищурился – не над песней ли? Нет, вроде бы что-то другое развеселило. Ладно уж, пускай себе радуется. Дитя престарелое…

А хозяин-благодетель, все еще посмеиваясь и утирая слезы с раскрасневшихся щек, внезапно сказал:

– Душевная песня. – Он окинул Нора стремительным хватким взглядом, всплеснул сухонькими ладошками. – Ишь ты, сызнова не жалует доверием старика! Ну, погоди же!

Парень видел, как шустро заметались по клавишам бледные пальцы, как набухла ветвистыми жилами узенькая полоска, проглядывающая между ослепительным жабо и напудренным затылком пушистого парика… А дрожащий, срывающийся от напряжения стариковский фальцет почему-то не показался жалким, не утонул в могучем рокоте гигантского клавикорда.

Свинцовой мгле, и реву волн, и злобной воле Норда

Мы преданы и проданы податливостью дна.

Корабль сорвало с якорей на траверзе фиорда.

Земля – она близка, вот только жаль, что не видна.

Ведь там, за павшими на мир гнилыми облаками,

Что мочат космы в гребнях волн, кипя, роясь,

клубясь,

Любимый берег ждет, ощерясь рифами-клыками

И желтой пеной бешенства давясь.

Пение оборвалось так же внезапно, как и затеялось.

– Забавно, правда? – В голосе нелепого старика Нору примерещились слезы. – Почему-то продолжаем величать времена года муссонами да пассатами, которых не было со дня Мировой катастрофы… Поем песни про Норд – ветер с Великих Северных Льдов, которому неоткуда дуть уже сто два года… Забавно… – Он вздохнул с надрывом, провел ладонью по клавиатуре. – Так не скажешь ли, маленький, чью песню я сыграл?

Нор пожал плечами:

– Скажу. Да не только я – любой скажет. Это Рарр, из его «Аллегорий».

– Вот тебе Рарр! – Изысканный щеголь вдруг позволил себе жест, способный вогнать в краску даже видавших виды барышень из нескучных квартир. – Кабы я осмелился рисковать честью своих имен, то этот осел так бы и помер никому не ведомым базарным торговцем!

Нор поначалу даже не понял, на что намекает раздраженный старик. Возможно, он хочет сказать, что покровительствовал великому песнетворцу?.. И только через несколько мгновений до парня дошел истинный смысл услышанного. Смилуйтесь, Всемогущие, да что же это за имена носит здешний хозяин, если их можно запятнать рарровской славой?

– Ну, чего притих? Ты уж не молчи, скажи что-нибудь. Небось думаешь: врет старый или из ума выпал. Так?

Нор отчаянно замотал головой. Он действительно не догадался усомниться в словах щеголеватого старца. Парень чувствовал: сказанное слишком похоже на вранье или бред, чтобы и вправду оказаться враньем или бредом.

– И на том благодарствую… – Старик снова потух, сгорбился. – А твоя песня и вправду неплоха. Спой ты, маленький, ее на поминках – на руках бы домой унесли… Люди ведь не дубье, понимают… А вот ты, похоже, не имеешь никакого понятия о песенном мастерстве. Сочинять – это еще не все. Надо уметь преподносить сочиненное. Ежели гостям, пришедшим повеселиться, начинают мытарить душу, то как же тут не приключиться досаде?!

Нор молча грыз губы. Неловко было парню, стыдно и горько. Беды, еще вчера ужасавшие, представлялись теперь в совершенно ином свете, а свое собственное поведение просто угнетало. Маленького щенка бросили в лужу. Ему бы забарахтаться, попытаться выбраться на сухое – так нет же, скулит, жмурится и покорно тонет. Наверное, проклятый старик во всем прав – иначе бы не вгрызались в душу его скудные полунамеки. Хвала Ветрам, хоть уберегли от рассказа про маэстро Тино, вознамерившегося урвать у Нора толику славы для своего конопатого родственничка. Посетовать на такое при человеке, добровольно отдавшем в чужие руки то, что теперь величают «гением великого Рарра» – это ж осталось бы только удавить себя от стыда!

Старец взглядывал испытующе, однако помалкивал, не мешал раздумьям. Глаза его стали странными, шалыми; в их льдистых глубинах брезжила снисходительная участливость, и Нор вдруг с болезненной ясностью понял: видел он уже когда-то такие глаза – либо эти самые, либо другие, неправдоподобно схожие с ними. Нет-нет, не во время первой встречи в орденском логове, а еще раньше, давно, неизвестно где…

– Зачем почтеннейший господин решил меня утешать? – Парень очень хотел сказать это громко, чуть насмешливо, однако получилось у него совсем по-другому.

Старик уже снова устраивался в своем кресле, хлопотливо поерзывал, покряхтывал, уютно топил подбородок в кружевах.

– Я и в мыслях не держал тебя утешать, – вкрадчиво промурлыкал он. – Единственно, чего я хочу, – это чтоб ты уразумел истинное положение дел. А уразумев, спокойно бы выбрал: либо с моей помощью (кстати сказать, вовсе не такой уж изрядной) возвратиться к обыденной жизни, либо остаться здесь и помогать мне. Пойми: помощь мне надобна, однако же лишь душевная, по доброй воле, не от безысходности. Понял ли?

Нет, Нор не понял. Не понял, чем он может помочь человеку, которого даже Орден опасается; не понял, почему человек этот, нуждаясь в нем, сам же настойчиво уговаривает идти откуда пришел. Странный человек…

Щеголь ухмыльнулся:

– Созерцаю на твоей физиономии невысказанные вопросы. Поясню: во-первых, я привык всегда поступать сообразно своим убеждениям. Во-вторых же, мне надобен старательный подручный, а не меланхолик, возмечтавший о самоубиении.

– Зачем я вам, господин? – прошептал Нор.

Старец снова преобразился. Теперь лицо его сделалось жестким, в голосе и следа не осталось от витиеватой дурашливости.

– Ты был в Прорве. Был и вернулся. Ты можешь вспомнить – единственный из всех.

Нора будто бы по темени наотмашь ударили.