Читать книгу "Дождь для Джона Рейна - Барри Эйслер"

Мы двинулись к тому месту, где он лежал. Когда подошли, я удивился, когда увидел, что он все еще жив. Я попал ему в грудь, которая превратилась в кровоточащую рану. Вьетконговец лежал на спине, с раскинутыми ногами. Земля под ним уже потемнела от крови.

Помню, как меня поразило, что он так молод. Он был моего возраста. Я помню, как эта мысль прострелила мне голову — «Боже, такой же, как я!» — когда мы стояли кружком вокруг него, не зная, что делать.

Он быстро мигал, глаза его перепрыгивали с одного лица на другое, потом назад. Они остановились на мне, и я подумал — потому что он знает: это я застрелил его. Позже я понял, что объяснение было гораздо более прозаичным. Скорее всего он просто хотел понять, почему у меня азиатские черты лица.

Кто-то снял с пояса флягу и протянул раненому. Он даже не двинулся, чтобы взять ее. Дыхание учащалось. В уголках глаз появились слезы, высоким, напряженным голосом он бормотал какие-то слова, которых никто из нас не понимал. Позже я узнал, что раненные на поле боя и умирающие зовут своих матерей. Возможно, он делал то же самое.

Мы смотрели на него. Кровь из груди перестала сочиться. Мигание тоже прекратилось. Голова застыла на влажной земле под неестественным углом, как будто он к чему-то прислушивался.

Мы молча стояли вокруг. Первое чувство эйфории прошло, его заменили непонятная нежность и ужасающая печаль, такая неожиданная и сильная, что я застонал.

«Такой же, как я», — снова подумал я. Он не был похож на плохого парня. Знаю, что в какой-нибудь другой Вселенной мы бы не пытались убить друг друга. Возможно, мы были бы друзьями. И он бы не лежал мертвый в джунглях, на земле, пропитанной собственной кровью.

Один из тех, с кем я был, заплакал. Второй застонал. «О Боже, о Боже!» Снова и снова. Обоих вырвало.

Меня — нет.

Мы взяли гроссбух. В нем действительно было много важной информации о взятках старостам местных деревень и других попытках Вьетконга купить влияние. Хотя, конечно, это не имело никакого значения.

Уже в вертолете, который подобрал нас позже, кто-то рассмеялся и сказал, что я потерял невинность. Никто не говорил о том, какие мы на самом деле испытывали ощущения или что происходило, пока мы стояли молчаливым кругом и смотрели, как умирает человек.

Когда армия оценивала мою пригодность для участия в совместной программе частей особого назначения и ЦРУ, известной под названием ГНИ[9], психиатр проявил живейший интерес к моему первому опыту убийства. Кажется, он счел важным, что меня тогда не вырвало. И то, что он описал как «ассоциативные негативные эмоции», рассосалось. И плохих снов потом не было, что также сочли плюсом.

Позже я узнал, что меня отнесли к двум процентам военнослужащих, способных убивать постоянно, без сомнений, без специальной подготовки, без сожалений. Не знаю, действительно ли я входил в эту группу. Для меня это было не так просто, как для Чокнутого Джимми. Но именно туда меня поместили.

Среднего человека поражает, насколько часто солдату приходится иметь дело с сомнением — еще до свершившегося факта и последующего сожаления. Правда, от среднего человека не требуют убивать незнакомца с близкого расстояния.

Люди, которые пережили такие убийства, знают, что человеческие существа обладают глубоким врожденным отрицанием убийства себе подобных. Я верю, что существованию подобного отрицания имеются эволюционные объяснения, но это на самом деле не важно. А важно то, что фундаментальная цель базовой подготовки большинства солдат — это применение подготовительных технологий для подавления отрицания. Я знаю, сегодня эта цель достигается с безжалостной эффективностью. И знаю также, что лучше удается справиться с отрицанием, чем с сожалением.

Я сидел долго, копаясь в памяти. Наконец мне стало холодно, и я отправился в гостиницу, по пути, как всегда, поглядывая по сторонам. После мучительно горячей ванны закутался в предусмотрительно приготовленный гостиницей хлопчатобумажный юката.[10]Придвинув кресло к окну, я сидел в темноте и наблюдал за транспортным потоком, движущимся по Хибийя-дори двадцатью этажами ниже. И думал о Мидори. Интересно, что она делает в эту самую минуту на другой стороне земного шара?

Когда движение стало редеть, я отправился в постель. Сон приходил медленно. Я мечтал о Рио. Он казался таким далеким.

10

На следующий вечер по дороге на бой я, как всегда, провел ПОС. Убедившись, что чист, поймал такси и доехал до станции Теннозу. Оттуда пошел пешком.

Здесь, у воды, было прохладнее. Тротуар ремонтировали, гроздья предупредительных знаков мягко колыхались на ветру, позвякивая как помешанные колокола. Я шел вдоль ржавых опор моста Хигаси Синагава. Надо мной громоздилось сплетение железнодорожных и автомобильных эстакад, их бетон так закоптился от многолетнего воздействия дизельного дыма, что был почти не виден на фоне темного неба, земля под ним лишь неясно просматривалась. Одинокий торговый автомат стоял на углу, его угасающий неоновый свет напоминал умирающий сигнал 805.

Я заметил яхт-клуб «Леди Кристал» и повернул налево. Справа от меня — еще одна эстакада над множеством складских строений; напротив — небольшая стоянка, практически пустая. За всем этим очередной стигийский[11]канал.

Я нашел дверь склада, которую описал Мураками. По бокам от нее — пара бетонных цветочных горшков, задушенных сорняками. Металлический знак слева предупреждал об опасности пожара. Ржавчина, словно высохшая кровь, протекшая сквозь повязку, покрывала стену.

Я оглянулся. По другую сторону залива ярко сверкали небоскребы офисов, жилых зданий и гостиниц, имена их владельцев гордо горели красным и синим неоном. Слева от меня в длинном ряду складов появилась извилина. Я повернул в нее и справа обнаружил дверь, незаметную со стороны улицы. На уровне головы был глазок. Я постучал и стал ждать.

Раздался звук отодвигаемого засова, и дверь открылась. Это был Васио.

— Вы рано, — сказал он.

Я пожал плечами. Я редко назначаю встречи, считая, что не стоит давать кому бы то ни было возможность фиксировать тебя во времени и пространстве. В те редкие случаи, когда у меня нет выбора, я стараюсь появляться достаточно рано, чтобы разведать окрестности. Если кто-то соберется устроить мне вечеринку, я окажусь там еще до того, как музыканты начнут настраиваться.

Я заглянул внутрь. Передо мной открылось похожее на пещеру помещение с бетонными колоннами. Яркие лампы, защищенные сетками, болтались под потолком метрах в восьми над головой. Со всех сторон возвышались стены пятиметровой высоты, сложенные из картонных ящиков. Пара вилочных погрузчиков стояла у стены, на фоне окружающего пространства они походили на игрушки. Двое чинпира в черных футболках расставляли стулья по сторонам помещения. Кроме них, мы были одни. Я посмотрел на Васио: