Читать книгу "Бриллианты для диктатуры пролетариата - Юлиан Семенов"

— Это Роза, — сказал Сорокин, — знакомься…

— Ненахов, Константин, — представился Прохоров, — мы тут, вас дожидаясь, немного позволили.

Галя взъерошила волосы Сорокину и ласково попросила:

— Миленький, пойди голову холодной водичкой вымой, тебе лучше станет…

— Пойди освежись, — хохотнул Прохоров. — Добром просим…

Сорокин быстро поднялся и вышел из комнаты.

— На брудершафт? — предложил Прохоров. — Давай, Розочка!

— Я финь-шампань не пью, я только легкое вино себе позволяю.

— Для первого раза можно рюмашечку крепенького — от него голову крутит, как в вихре вальса.

— У меня и с легкого кружится все в голове, Костя.

— Со свиданием.

Он выпил залпом полстакана коньяку, обнял Галю и жадно поцеловал ее. Она хотела было легонько освободиться, но он обнимал ее все крепче — руки у него были сильные, словно тиски. Галя уперлась ему кулаками в плечи, продолжая улыбаться, но только лицо ее побледнело.

— Не сейчас, Костя. Сейчас нельзя, Сорока войдет.

— Он заснет сейчас, — ответил Прохоров и, подняв Галю, понес ее на диван.

— Сорока! — крикнула Галя, чувствуя себя бессильной и жалкой с этим могучим сопящим человеком. — Сорокин!

Будников услыхал, как Галя жалобно закричала:

— Ой, пусти меня, пусти!

Будников на цыпочках выскочил из комнаты. Он увидел свет в уборной и шепнул:

— Сорокин, иди обратно в комнату!

Сорокин не откликался. Будников нажал плечом посильней, дверь распахнулась, и он, не удержавшись, ввалился в маленькую уборную, и по лицу его ударили тяжелые ноги: Сорокин повесился на крючке — видимо, только что…

— Помогите! — продолжала кричать Галя. — Володя-а!

Будников распахнул дверь комнаты, увидел Галю и Прохорова рядом и крикнул с порога, ослепнув от ярости:

— Встань, скотина! Руки вверх!

С Прохоровым разговаривали трое: Бокий, Кедров и Мессинг. Прохоров сидел, свесив руки между колен, не в силах унять дрожь в лице. Отвечал он на все вопросы подробно, с излишней тщательностью, вспоминая детали, не имевшие никакого отношения к делу.

Бокий попросил его позвонить в трибунал.

— Что сказать? Напишите, а то еще напутаю.

— Путать не надо. Скажите, что занемогли и будете на работе завтра утром.

Мессинг вызвал трибунал и передал трубку Прохорову.

— Алло, это я, — сказал Прохоров спокойно, хотя лицо его по-прежнему сводило мелкой, судорожной дрожью, — занемог и буду только завтра… Что? Ну, значит, отмените дело.

— Какое дело отменить? — быстро спросил Бокий.

— Это секретарша. Шубарина. У меня сегодня дело назначено к слушанию — по волокитчикам из Хамовнического металлического завода: они два пустых вагона неделю продержали.

— Слушай, Прохоров, — сказал Бокий, — в твоих интересах сейчас подъехать к Клейменовой… Ты ее знаешь?

— Знаю.

— Так вот, в твоих интересах заехать сейчас к ней и попросить ее вызвать к тебе на Мерзляковский Газаряна. Скажешь Газаряну, что Тернопольченко просит…

— Понял, — перебил его Прохоров, — про золото и камни. То, что Сорока говорил. Хотите посмотреть, куда потащит Газарян… Это я сделаю… Я понимаю, если я не окажу сейчас помощь — меня будет трудно вывести из-под удара… А так — оступился по дурости, не из злого умысла…

Мессинг изумленно глянул на Кедрова. Тот осторожно поднес палец к губам: «Молчи». Бокий согласно кивал головой, слушая Прохорова, и время от времени вставлял:

— Н-да, н-да, верно, верно, Прохоров…

«Ревель. Роману.

По сведениям, полученным из Парижа, в Эстонию вновь прибывает глава ювелирного концерна Маршан. Предполагаем его связи с нашим валютным подпольем. Именно его концерн сорвал ту сделку, которую наши представители пытались заключить в Литве. Впоследствии люди Маршана сорвали наши сделки в Лондоне и Антверпене. В Ревеле, однако, Маршан предложил нам через оценщика Гохрана Пожамчи прямой товарообмен — хлеб за бриллианты, по произвольным ценам. Наша задача заключается в том, чтобы заставить Маршана покупать наши бриллианты на доллары и франки, что гарантирует наш выход на арену международной торговли. Вам необходимо установить за Маршаном и его окружением наблюдение, с тем чтобы выявить его связи. Есть предположение, что Маршан поддерживает контакты с нашим подпольем через третьих и подставных лиц. Эти сведения пришли к нам через английские возможности и не содержат каких-либо конкретных данных.

Бокий».

11. Отец

В Иркутске старик Владимиров остановился в общежитии культпросвета, неподалеку от краеведческого музея, на берегу Ангары. Помогала ему работать в завалах библиотеки худенькая, веснушчатая Ниночка Кривошеина. Она была прикреплена к Владимирову после разговора с зам. начпуарм-5 Осипом Шелехесом. Отнесся Шелехес к Владимирову настороженно: скептически выслушал яростную речь старика, нападавшего на развал работы в библиотеке, в музее, в типографиях, и заметил:

— Голое критиканство делу не поможет. Ну, знаю — на полу книги, гниют книги. Ну, знаю — воруют их, топят ими печки. А как надо поступать, если дров нету? Вот вы, как большевик, какое внесете предложение?

— Я беспартийный.

— То есть?

— Не видали беспартийных? Извольте лицезреть — это я.

— Каким образом вас бросили на политпросвет?

— Мандатным, — ответил Владимиров. — Можете запросить Москву.

— Погодите, погодите… Вы какой Владимиров? Вы отошли от нас в одиннадцатом году?

— Если ссылку можно считать отходом, а борьбу за свою точку зрения — предательством, тогда вы правы. Я тот Владимиров, именно тот. Но я, беспартийный, не терпел бы такого положения, чтобы рукописи тибетцев и монголов, бесценные памятники материальной культуры, гнили под открытым небом! Я бы никогда не потерпел того, что терпите вы!

— Ну, хватит! Я этот разговор прекращаю!

— А я его только начал! Вы не сможете создать государство для трудящихся, если не припадете к вечному источнику мировой культуры!

— Мне сначала надо детям учебники напечатать! А потом припадать к источнику! А у нас бумаги — десять рулонов! И в типографии надо печатать приказы по армии, потому как Унгерн под боком и китайцы с японцами!

— Почему не конфискована елизарьевская типография?

— Конфискована.

— Ложь! Не кон-фис-кована! Убеждены ли вы, что вся бумага обнаружена в складских помещениях?

— Убежден.

— Ложь! На чем нэпманы печатают свои афиши? Ваши, ваши нэпманы! Красные торговцы!