Читать книгу "Тайга мятежников любит - Евгений Сухов"

– А тебе не все едино? – процедил сквозь зубы Колонтарь. – От белых бы оторваться, а там поглядим…

– И все-таки? – настаивал Латынский. – Не хотелось бы в болоте чухаться. Да и лошадок жалко…

– Людей бы пожалел, – хохотнул Рыбский. – Хотя чего нас жалеть… Вон – целую кучу товарищей на дороге оставили, похоронить бы надо по-людски, а как? Так и будут гнить да падальщиков кормить.

– Похороним, – злобно бросил Гасанов. – Вот раздолбим белую нечисть, вернемся и похороним.

– В глухомани есть деревни старообрядцев, – подумав, сообщил Субботин. – Живут, не выходя в мир, по своим законам – хрен поймешь, во что веруют. Дикие люди…

– Выкорчуем заразу, – среагировал Кулешов. – Уж если верить – то в торжество мировой пролетарской революции. Как учат товарищи Троцкий и Ленин.

– У них, я думаю, имеется транспорт. Глухомань не беспредельна. Глухомань – это там, где мы. А податься в сторону… Мы идем на север из Турова. От Турова до Тулуна по железке верст семьдесят. А из Тулуна на север уходит Березинский тракт. Через Кашарык, Черемыслово… Там масса деревень. Уездный Малакут, Макеевская, Криводарьинская волости… Забираем на северо-восток – я не думаю, что в уезде скинули советскую власть – там же не было чехов…

До ночи их хватило на один рывок. Тайга преподнесла подарок: пригодную для проезда полосу между старым березняком и обрывистой лощиной. На ночлег остановились, когда сгустилась темнота. Двое – в охранение. Смена – каждый час. Люди падали без сил, кто в траву, кто в подводы – на слежавшуюся солому, машинально обнимали карабины, засыпали мертвым сном…

Субботин очнулся посреди ночи – провернулось что-то в мозгу. Лежал, не шевелясь, работая ушами во все стороны, таращась на причудливые выпуклые звезды, мигающие в прорехах между ветвями. Странное чувство, что проснулся он не зря, так надо. Не подвело чутье! Неподалеку послышался шорох. Он повернул голову, одновременно нащупывая кобуру. Кто-то украдкой подобрался к подводе, склонился, разворошил солому, под которой лежали ящики с грузом. Скрипнуло – злоумышленник застыл. Все в порядке, над поляной разносился богатырский храп. Снова заскрипело. Субботин напряженно всматривался. Некто невысокий, плотный, стоящий к нему спиной, сдвинул верхний ящик, приспособился обхватить двумя руками. «Не восьмой, – машинально отметил Субботин. – Четвертый – заполненный наполовину. Коллекция Шалимова в самом низу». Но рыться дальше тихушник не стал. Не мог он знать про коллекцию, что сделала бы честь любому музею мира. Он поставил ящик на землю, перехватил поудобнее, снова поднял. На цыпочках, еле слышно шурша травой, подался к лесу. Еще мгновение, скроется в глухом подлеске…

«Да это же Лева Рыбский! – осенило Субботина… – Вот мерзавец! Кто бы мог подумать, что товарищ Лева способен предать, да еще и окаблучить Республику Советов на кругленькую сумму!»

Он скатился с подводы, метнулся наперерез. Поняв, что его засекли, предатель заметался. Бросил ящик, тут Субботин и прыгнул ему на спину. Попадали в глухой бурьян. Крапива плетью хлестнула по лицу. Он сжал мерзавца за горло, но тот ударил локтем – под дых. Дыхание перехватило. Он отпустил удавку, отлетел.

– Ни с места, Рыбский… – прохрипел Субботин, выдергивая «маузер». Но тот уже хрустел валежником, вламываясь в лес. Он стрелял, пока не выпустил в темноту всю обойму, всполошил тайгу, спящих – стрелял, пока убегающий не охнул, подминая кустарник…

Ворочался народ, вспыхивали спички. Прибежало охранение с дороги. Кто-то поджег припасенную паклю, обмотанную вокруг трухлявой коряжины. Жиденькое пламя озарило куцый клочок леса.

– Командир, ты чего палишь, как на охоте? – вопросил Арцевич.

– Подстрелил он кого-то, – заметил Латынский. – Ух, едреный стос… – он споткнулся о брошенный посреди поляны ящик. – Яков Михайлович, да ты никак гниду в наших рядах выявил…

– Он сам себя выявил… – бормотал Субботин, нагибаясь над телом. Хорошо попал. Практически в сердце.

– Переверните его, – хмыкнул Петруха. – Он хочет видеть звезды.

– А чего это ты мое имя всуе поминаешь? – угрюмо поинтересовался Рыбский.

Он вздрогнул, не поверив ушам. Отобрал у Гасанова факел, поднес к лицу говорящего. Лева Рыбский не шевелился. Блики пламени отражались в зрачках, по усохшему небритому лицу, словно какие-то блуждающие трупные пятна, бродили тени…

– Привидение узрел, Яков Михайлович? – усмехнулся Лева.

– Да уж воистину… – пробормотал Субботин, нервно сглатывая. Мистика какая-то… В свете коптящего факела рябили перед глазами, то выплывали, то погружались в тень шесть человеческих фигур. Лишних нет… Ну что ж, семеро одного не боятся. Он нагнулся, перевернул покойника. Блинообразное лицо в окладе рваной бороды, страх теснился в мертвых глазах. Кулешов!..

Не мог он заподозрить в подлости этого исполнительного парня, хорошо показавшего себя в бою. Потемки человеческой души…

– Мать честная… – ахнул Петруха. – Да неужто Степка Кулешов Иудой заделался?

– Нервы сдали, – проворчал Латынский. – Шарахнуло что-то по башке, сам не понял, что натворил.

– А хрен-то не понял, – отозвался Колонтарь, нервно поглаживая честно заработанную рану. – Все обдумал, гад, не спал, дожидался момента. А что? Уволок бы ящичек в тайгу – не стали бы мы его искать, себе дороже, отсиделся бы недельку, и вперед – куда-нибудь в Монголию или к китаезинам за лучшей жизнью… Молодец, Яков Михайлович, раскрыл нам истинное лицо двурушника.

– Собаке – собачья смерть, – сплюнул Гасанов.

«Аминь, – подумал Субботин. – Постигла суровая кара товарищей по оружию».

А Рыбский очень пристально и со смыслом смотрел на Субботина. Было что-то недоброе в его глазах – помимо резонного укора (дескать, каждый может обидеть чекиста…). «Что-то я перемудрил», – с неясной тоской подумал Субботин.

И снова страх полез из всех щелей. Звуки выстрелов хорошо разносились по тайге. Он не дал своим бойцам выспаться. «Кулешова благодарите, а не меня», – огрызался на недовольное бурчание. Из лагеря выступили по завершении инцидента – в три часа ночи. Накрутили факелов из всего, что было под рукой, вели коней вдоль извилистого серпантина оврага. Все держалось на соплях. Злые чувства обуревали людей. Сдержанный Арцевич уже высказывал мысль, что игры со смертью добром не кончатся – лично он согласен умереть, однако рисковать грузом… Не проще ли помозговать, где можно спрятать добро, отметить место и драпать порожняком – что гораздо веселее и приятнее? За предложение ухватились. Имелось здравое зерно в рассуждениях пулеметчика. Но Субботин еще не простился с надеждой, что удастся оторваться. Да и где тут можно что-то прятать, не оставляя следов? Расползался мрак, он дал команду распечатать последний вещмешок с провизией. Хлеб засох, вяленая медвежатина имела специфический аромат, вызывая архипоганейшее чувство, будто в пищу употребляешь человечину.

Над тайгой властвовал сизый туман. Холодная изморось висела в воздухе. Колонна опускалась в низину, заросшую ивняком и карликовыми осинами. Приходилось огибать препятствия. Мелькнуло озеро. На дальнем берегу, в клочьях тумана – кучка подозрительных возвышений, напоминающих человеческие жилища. Но жилищами эти «курганы» были давно, полуизбы-полуземлянки обросли бурьяном, «культурными слоями», от деревьев в окрестностях мертвого села остались головешки, и вообще такое впечатление, будто здесь всей деревней ловили метеорит.