Читать книгу "Государство против революции - Павел Владимирович Крашенинников"

и Конституции РСФСР 1918 года[281]. По мнению Владимира Ильича, при социализме труд обязательно должен основываться на принуждении при регулирующей роли государства. «Субботники, трудовые армии, трудовая повинность – вот практическое осуществление в разных формах социалистического и коммунистического труда»[282].

Однако ни всеобщая трудовая повинность, ни милитаризация труда, ни трудовые армии, ни концентрационные лагеря, ни тюрьмы не смогли преодолеть развал производства, падение производительности труда, распад хозяйственных связей и деградацию общества.

Убедившись в очевидной вроде бы мысли, что подневольный труд неэффективен и не может быть основой социалистической экономики, власти дали задний ход и в рамках НЭПа допустили возможность восстановления в стране рынка труда, полностью ликвидированного в годы военного коммунизма.

Поскольку управлять рыночными отношениями в рамках Права катастроф невозможно, в 1922 году был принят типичный акт позитивного права – Кодекс законов о труде (КЗоТ)[283].

Основной формой привлечения к труду стал трудовой договор (ст. 27). Им определялся порядок найма и увольнения рабочего. В трудовые договоры вводились корректирующие коэффициенты и процентные добавки на тяжелые условия труда, более высокую квалификацию и пр., различающиеся по отдельным отраслям производства.

В течение 1922 года фабрики и заводы перешли в основном на сдельную оплату труда, что дало возможность значительно поднять заработок квалифицированных рабочих. Это способствовало росту производительности труда.

В то же время система хозрасчета привела к тому, что излишний балласт рабочей силы уменьшал заработную плату квалифицированных работников и административного аппарата. Предприятия стали избавляться от ненужных работников. Началась массовая безработица, которая усугублялась резким сокращением числа совработников (госслужащих), демобилизацией значительной части Красной Армии, ликвидацией революционных трудовых армий[284], которые к тому времени не могли прокормить даже себя, а также большим наплывом сельского населения в города. Безработица стала постоянным фактом советской действительности. Официальное число безработных в 1929 году приближалось к отметке 2 млн человек.

Постановлением Совета труда и обороны РСФСР от 13 июля 1923 года «Основные положения о работе бирж труда и мероприятиях по улучшению их постановки»[285] были восстановлены биржи труда, ликвидированные в 1919 году. В их функции входили регистрация безработных, содействие в трудоустройстве, оказание им материальной помощи. Биржи труда управлялись специальными комитетами, куда входили представители местного отдела труда, СНХ, земельного отдела и профсоюзов[286]. Понятно, что такое количество надзирающих и контролирующих органов не могло не привести к протекционизму и коррупции в работе этих, казалось бы, рыночных структур. Нередко представители этих самых комитетов требовали устроить на работу своих протеже. Руководители предприятий не хотели перечить «вышестоящим инстанциям» и безропотно принимали на работу не пойми кого.

Отметим, что не все участники Гражданской войны смогли примириться с новой действительностью. По стране прокатилась эпидемия самоубийств старых большевиков. «Коммунист, прошедший войны и революции, бесстрашно строчивший из пулемета, не мог понять новой советской действительности с буржуазией, ресторанами и танцами. Но и изменить ее он тоже не мог – борьба закончилась, стрелять в буржуев никто не приказывал. Оставалось стрелять в себя, как генералу, проигравшему сражение, потерявшему армию и бессильному что-либо изменить»[287].

1920-е годы стали как бы временем «отъедания», после чего неизбежным становился рост материальных запросов. Индекс заработной платы сильно возрос в период НЭПа, но он отражал всего лишь переход к нормальной жизни от голодного и полуголодного существования. Среди молодежи широкое распространение получил правовой нигилизм, повсеместно выплескивавшийся в хулиганство, пренебрежение к ценностям, морали и идеологии большевизма. Сытая жизнь с ее многочисленными соблазнами, образ жизни преуспевающего нэпмана для многих теперь уже являлись новыми жизненными стандартами, к которым необходимо было стремиться[288].

Лишившись силовых методов принуждения к труду, властям оставалось уповать лишь на суггестию. Даже Сталин, слывший горячим сторонником методов принуждения в годы Гражданской войны, в работе «Наши разногласия»[289] выступил за замену их методами убеждения в профсоюзной работе.

Однако одними пожеланиями повысить интенсивность и производительность труда было невозможно. Для этого требовалось обозначить четкую зависимость благосостояния работников от результатов их труда. Повысить производительность труда за счет механизации производства, как это было предусмотрено планом ГОЭЛРО[290], было практически невозможно. Парк машин и оборудования был изношен примерно на треть по отношению к 1913 году. Стоимость оборудования в 1925 году составляла две трети от довоенной[291]. Особенно пострадала тяжелая индустрия. И это при почти полном прекращении импорта и отсутствии кредитов для развития экономики.

Проблема и основное противоречие трудовых отношений периода НЭПа состояло в том, что капитализм допускался в экономическую практику только на определенных условиях. С другой стороны, частично восстановленные капиталистические отношения возвращали старые проблемы борьбы рабочих за свои права: за сокращение рабочего дня, снижение интенсивности труда, за более высокие ставки его оплаты. И не только на частных предприятиях, но и на государственных, к которым относились все крупные предприятия, прежде всего тяжелой промышленности. Поэтому 10 % прибылей государственной промышленности должно было идти на улучшение быта рабочих: на жилстроительство, детсады и ясли, дома отдыха, санатории и клубы. В общей совокупности эти начисления составляли до 30 % выдаваемой на руки зарплаты[292].

В 1927 году ежегодная выработка на одного рабочего составила 117 % по сравнению с 1913 годом[293]. Цифра весьма незначительная на фоне достижений и успехов в других странах. Одновременно обозначилось основное противоречие советской системы оплаты труда: с 1923 года рост заработной платы стал опережать увеличение производительности труда, несмотря на советскую аксиому в теории заработной платы – производительность должна расти быстрее, чем оплата труда.

Нараставшее противоречие рынка и планового хозяйства грозило коллапсом экономики. Надо было определяться: или туда, или сюда. Для высшего партийного и государственного руководства страны вопрос фактически был очевиден: новая экономическая политика должна быть решительно свернута, иначе можно потерять власть.

С провозглашением курса на построение социализма в одной стране, индустриализацию, переход к плановой экономике и свертыванию НЭПа начались бурные перемены в области трудовых отношений на производстве. Радикально менялось все направление советской экономической мысли – от нэповской идеи смешанной экономики, примирения классовых и трудовых конфликтов к идее любой ценой, невзирая на сопротивление отдельных групп и слоев населения, форсировать развитие производства, дабы обеспечить быструю трансформацию отсталой сельскохозяйственной страны в индустриальную, более сильную в экономическом и военном отношении, обеспечивающую и более высокий жизненный уровень населения[294].

Уже Постановление Совета труда и обороны от 18 мая 1926 года[295] ставило задачу повысить производительность труда в промышленности на 10 %. Среди намечаемых мер предусматривались полная загрузка предприятий, борьба с простоями, улучшение снабжения, увеличение степени использования оборудования и труда, сокращение потерь рабочего времени, издание инструкций о правах и обязанностях инженерно-технических работников, повышение трудовой дисциплины путем жесткого соблюдения условий коллективных договоров и правил внутреннего распорядка, рациональное использование рабочей силы, а также повышение