Читать книгу "М. В. Ломоносов и основание Московского университета - Михаил Тимофеевич Белявский"

принять его предложение, он снова покинул заседание[277]. Ломоносов дал уничтожающий отпор требованию закрыть в гимназию доступ детям крестьян. «Удивления достойно, что не впал в ум господину Фишеру, как знающему латынь, Гораций и другие ученые и знатные люди в Риме, которые были выпущенные на волю из рабства, когда он толь презренно уволенных помещичьих людей от гимназии отвергает… Сих и нынешних примеров видно знать он не хотел». Не скрывая своего возмущения, он писал, что запрещая учиться в Академии людям податного сословия, боятся потерять 40 алтын, а не жалеют тысячи рублей на выписывание иностранцев. Но чем виноваты состоящие в подушном окладе? «Довольно б и того выключения, чтоб не принимать детей холопских»[278], — с горечью спрашивал Ломоносов.

Взгляды Шувалова мало отличались от взглядов Миллера, Фишера, Шумахера и им подобных, требовавших запрещения доступа в университет и гимназию лицам податного сословия. Он считал главной задачей воспитать «истинного христианина, верного раба и честного человека»[279]. Исходя из таких крепостнических установок, Шувалов не допускал возможности допуска в университет крепостных. «Что касается до впущения в университет крепостных людей, то хоть уважение к общему праву человечества при первом виде кажется и не позволяет исключать никакого состояния людей в приобретении просвещения, однако есть в обществе причины коих отвратить почти невозможно. 1) Существо самое университета есть соединение наук свободных. Сие нарицание присвоено ему потому, что науки во все времена по общему мнению были участием людей свободою пользующихся. 2) Университет для преуспевания в учении имеет свои степени и произвождение, которые не согласуются со званием крепостных людей; но они и сами через учение познав цену вольности возчувствуют более свое униженное состояние. 3) Отцы детей благородных и свободных не согласятся чтоб дети их смешаны были с детьми крепостных. 4) Разные училища своими регламентами показывают свободу состояния учащихся не говоря о многих еще неудобствах по сему учреждению. Впрочем ныне всякого состоянию юношество может пользоваться первоначальным учением»[280]. Так писал Шувалов через 30 лет после основания Московского университета, отстаивая запрещение крепостным доступа в университет.

Оставляя «юношеству всякого состояния» «первоначальное учение», Шувалов рассматривал школу лишь как средство натаскивания покорных и расторопных рабов. «Настоящее» же образование он считал привилегией дворянства. Поэтому всю свою деятельность по управлению университетом он строил так, чтобы превратить его в дворянский. Проекты, доношения, привилегии, указы, направленные на привлечение дворян в университет, следовали один за другим. В своих донесениях он уменьшал число разночинцев, обучавшихся в университете, и стремился изобразить его чисто дворянским учебным заведением[281].

Таковы две линии в отношении состава студентов и гимназистов: линия Шувалова и линия Ломоносова. Шувалов отстаивал интересы крепостников и требовал осуществления сословного принципа в образовании. Выставляемое же Ломоносовым требование бессословной школы всем своим существом было направлено против крепостного строя. Как показал опыт истории, требование бессословной школы являлось основным требованием буржуазии в области образования[282].

Все же Ломоносову удалось добиться больших уступок в этом направлении, используя и ссылки на западноевропейские университеты, в большинстве которых формально не было сословных ограничений при поступлении. Ломоносову удалось отстоять право податных сословий на поступление в гимназию и университет. Кроме того, в университете дворяне и разночинцы занимались вместе и получали одинаковое жалование. Правда, через несколько лет Шувалов установил, что отличившиеся дворяне награждаются золотой медалью, а разночинцы серебряной, но это было уже не столь существенно. Конечно, судьба дворян, окончивших университет или университетскую гимназию, была совершенно иной, чем судьба разночинцев, но это без ломки всего существовавшего строя изменить было невозможно.

Ломоносову удалось создать и отстоять проект университета, прямо ориентировавшийся на разночинный состав. Это видно даже в «доношении», представленном в Сенат. Указав, что дворянство может учиться, кроме академии, еще в шляхетских корпусах, в инженерных и артиллерийских училищах, «доношение» говорит, что для остальных дворян «и для генерального учения разночинцев» необходимо учреждение университета в Москве. Разночинная направленность проекта сказывается особенно сильно в том, что он предусматривал содержание на казенный счет 20 студентов (еще до открытия университета это число было увеличено до 30) и 100 гимназистов. С самого начала половина мест казенного содержания была отведена для разночинцев. Тот факт, что для дворян предусматривалась стипендия, ясно говорит о том, на каких дворян был рассчитан университет. Заинтересовать богатых дворян грошевой стипендией было невозможно. Ведь даже стипендия студента составляла всего 30 рублей в год. Дворянин же гимназист младших классов гимназии получал всего 18 рублей. Совершенно очевидно, что проект рассчитывал на привлечение мелкопоместного и беспоместного дворянства, по своему имущественному положению мало отличавшегося от разночинцев. Подтверждение этому мы находим и в шуваловской инструкции директору, где он предлагает зачислять на казенное содержание только тех дворян, родители которых имеют менее 50 душ крепостных (Инструкция, § 4).

Конечно, от Ломоносова идут пункты, запрещающие «знатным» являться в гимназию со шпагами, «знатным презирать тех, кто меньше их» (Регламент, стр. 304). В проекте университета и регламенте есть еще один пункт, который следует рассматривать как большую победу Ломоносова. Он добился того, что устав предусматривал возможность поступления в университет крепостных. В условиях, когда крепостное право расцвело наиболее пышным цветом и дворянство смотрело на крепостных как на скотину, это приобретало важное значение. «Ежели который дворянин, имея у себя крепостного человека сына, в котором усмотрит особливую остроту, пожелает ево обучить свободным наукам, оной должен наперед того молодого человека объявить вольным и, отказавшись от всего права и власти, которую он прежде над ним имел, дать ему увольнительное письмо…». При приеме такого ученика или студента увольнительную полагалось хранить в университете, а после окончания она выдавалась вместе с аттестатом «чтоб никаким образом никто ево в холопство привести не мог» (§§ 26, 27). Как видим, поступление крепостных в университет было обставлено такими условиями, которые делали эту возможность трудно осуществимой, в первую очередь потому, что это целиком и полностью зависело от «великодушия» помещика. Но следует обратить внимание и на вторую сторону этой статьи проекта. Дети крепостных, попавшие в университет, переставали быть крепостными и их «никто никаким образом в холопство привести не мог». Что автором этого пункта мог быть только Ломоносов, не вызывает никаких сомнений. Это подтверждается и практикой Ломоносова по управлению академическим университетом. О каком-либо более или менее значительном числе крепостных, обучавшихся в университете в первый период его существования, нечего и говорить. Но даже при условии гибели архива университета и отсутствии полных данных о составе его студентов и гимназистов мы все же знаем, что такие случаи