Читать книгу "Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе"

мелькнуло у меня в голове.

— Отчего ты загрустил, Игорь! Если от несчастной любви к той садовнице, то я помогу тебе: накажу конюха, велю ей сегодня же ночью вернуться к тебе. Хочешь? — Вижу — смеется госпожа, с немым вопросом всматриваются в меня ее голубые глаза.

Неужели она насмехается надо мной?!

Горечь обиды зажгла мне сердце, и оно застучало, будто собираясь выскочить из груди. Встать, уйти? Покинуть этот дом навсегда? Лучше голодным бродить по улицам, чем сносить унижение.

— Если сердце влечет тебя к той девушке, можешь уходить, — голос Варвары Давыдовны зазвучал тверже, решительней. Так не говорят со слугами, а только с равными. Переведя дух, я горячо выпалил:

— У меня нет иного счастья, кроме вас, госпожа!

Долго ждал я ответа на свою дерзость. Варвара Давыдовна не шевелилась. Я тоже не решался больше произнести ни слова. Не верил, что молодая вдова не прогонит меня от себя.

Я смело взглянул ей в глаза.

— Игорь! — голос у нее дрогнул, и вдруг неожиданно, легким движением она прижала мою голову к груди и поцеловала горячими пересохшими губами. Я попытался схватить ее в объятия, но она выскользнула из рук, как форель.

Я не мог прийти в себя — чувства страха, радости, смущения сменяли друг друга. Варвара, опустившись на тахту, лежала с закрытыми глазами и тяжело дышала.

Жар в моей груди нарастал, я сделал шаг к тахте. Но тотчас же дрогнули веки, из-под них пролилось на меня голубое сияние, и госпожа шепотом приказала:

— Уходи.

Я повернулся и пошел к двери.

В своей комнате я немного успокоился и лег.

На мгновение в сознании бледной тенью мелькнуло лицо Лизы. Мелькнуло и исчезло, как пролетевшая мимо ласточка, и я даже не проводил ее взглядом.

Я считал себя счастливейшим человеком. Любовь молодой вдовы богача Морозова открывала передо мной широкую дорогу к счастью.

За полночь кто-то толкнул мою дверь. Я вскочил, откинул задвижку. Передо мной, хитро улыбаясь, стояла Евдокия. Заметив мое изумление, она молча взяла меня за руку и повела к спальне Варвары Давыдовны.

Прошла всего только одна неделя, а я уже был посвящен во все сердечные дела Варвары Давыдовны. Не знаю, говорила ли она от души, но она всегда поражалась моему опыту и знанию жизни. Сейчас, когда я вспоминаю эту женщину и ее отношение ко мне, верю, что ее сблизила со мной не порочная страсть. Она не походила на развращенных барынек, каких было много в то взбудораженное время. А о себе могу сказать, что я и вправду полюбил ее.

Я не мог прожить дня, не увидев ее, а если возле нее оказывался кто-нибудь из старых знакомых или родственников, приступы яростной ревности терзали мою душу, пока непрошеный гость не скрывался за воротами. И когда мы оставались одни, Варвара Давыдовна горячо обнимала и целовала меня, говоря: «Сильную ревность порождает сильная любовь».

В доме все стали относиться ко мне с подчеркнутым уважением. Я переселился в новую комнату — побольше и поближе к спальне госпожи. Как-то незаметно для себя я довольно скоро превратился в полноправного распорядителя всего состояния вдовы.

Она нередко признавалась мне, что ей надоело таить нашу любовь от людей, скрываться по-воровски от целого света. И в такие минуты глаза ее мерцали волшебным голубым светом, который заставлял меня забыть обо всех горестях.

Когда Варвара Давыдовна отправлялась на прогулку, я всегда сопровождал ее. Мы сидели рядом в открытой коляске, на виду у целого мира, и беседовали, как равные. Скоро я был принят в домах всех знакомых и друзей вдовы-миллионерши.

Слух о наших отношениях распространился по городу. Но ни меня, ни Варвару вовсе не интересовали эти разговоры. Меня радовало, что она, красивая и умная женщина, не только полюбила меня со всей искренностью, но и не остерегалась всевозможных пересудов и сплетен, косых взглядов и полускрытых намеков, вызванных «скандальной связью с человеком без роду и племени». Я прекрасно понимал, как трудно было ей решиться на это, и старался отплатить преданностью и почтительностью.

Проезжая по улицам Киева, мы чувствовали на себе завистливые взгляды знакомых и незнакомых. Каюсь, что уже тогда — в девятнадцать лет — я знал себе цену.

Целый год ничто не омрачало нашу радость. Я работал на совесть — трудился в Киеве, выезжал в Тарановку, старался ничего не оставить без внимания в сложном и разбросанном хозяйстве. И Варвара Давыдовна не раз выказывала одобрение моей работе. Она передоверила мне дела, вручила ключи от сейфа, оформила на меня доверенность, подарила для разъездов коляску. Я подписывал за нее все счета и другие документы.

Почти каждый месяц приходилось мне наезжать в Тарановку, но Лиза ни разу не попадалась мне на глаза. Ее родители и муж-конюх обращались со мной, как с хозяином, с почетом и уважением, но моя первая любовь явно избегала встречи. Откровенно говоря, и я не разыскивал ее. Правда, при одном воспоминании о ней сердце мое начинало биться чаще, но у меня была Варвара...

Однажды — это было в воскресный день — Варвара вернулась из церкви взволнованная, торопливо взбежала по лестнице и скрылась в своей спальне. Когда я вошел к ней, она стояла, прижавшись лбом к окну, и нервно потирала руки. Пожалуй, впервые за все время я видел ее такой расстроенной. Увидев меня, она бросилась мне на грудь и прошептала:

— Из Швейцарии приехал мой деверь...

Мне все стало ясно. Варвара Давыдовна не раз говорила, что ей стыдно будет смотреть в глаза только ему — Сергею Ивановичу. Он был тяжело болен и почти все время лечился в Швейцарии. Он как будто пока не собирался возвращаться в Россию, но, видать, слухи о компрометирующем поведении невестки каким-то образом дошли до него. И он поспешил домой, чтобы спасти состояние своего брата, попавшее в руки проходимца.

На пути в церковь Варвару Давыдовну встретил его слуга и повел ее к Сергею Ивановичу. Там собрались крупнейшие киевские помещики и фабриканты, купцы и чиновники. Я представил себе сцену, которую деверь подготовил для встречи Варвары Давыдовны.

Растерянная женщина вынуждена была сознаться во всем. Собравшиеся вьшесли свой приговор: если она не расстанется со мной, все общество отвернется от нее. Но Варвара решительно заявила: «Мое решение неизменно!» — и убежала домой. На другой день весь Киев уже знал об этом. Варвару Давыдовну преследовали и травили. Мы оказались в одиночестве, как путники в пустыне, отставшие