Читать книгу "Дао Дзирта - Роберт Энтони Сальваторе"

в последнюю очередь. Исходя из моего недолгого общения с этим непостижимым дроу, могу предположить, что он сталкивает людей между собой и сеет подозрения исключительно ради развлечения. Все эти махинации, безусловно, приносят ему выгоду: полагаю, устроив поединок между мной и Энтрери в башне Креншинибона, он хотел покрепче прибрать к рукам наемника. Но я подозреваю, что Джарлакс будет сеять раздор, даже не преследуя цели лично обогатиться или вообще получить какую-либо выгоду.

Наверное, за столько столетий ему наскучило жить и обыденность для него все равно что смерть. Он развлекается ради самих развлечений. При этом ему дела нет до тех, кто становится ничего не подозревающим участником его забав, зачастую фатальных, и это лишь доказывает, что Джарлакса так же не волнуют проблемы окружающего мира, как Артемиса Энтрери и когда-то Закнафейна. Когда я представляю себе Джарлакса и Закнафейна в Мензоберранзане, мне на ум приходит сравнение с ураганом, пронесшимся по улицам; вдали затихает уже хохот этой парочки, а никто ничего не успел понять.

Наверное, теперь Энтрери стал для Джарлакса достойным компаньоном.

Но все же, несмотря на сходство, Закнафейн и Энтрери – не одно и то же.

Подозреваю, что между Джарлаксом и наемным убийцей всегда сохранится напряжение из-за расхождения в целях и средствах – если только до сих пор они не повздорили всерьез и уже не лежат где-нибудь в придорожной канаве, оба пронзенные насквозь.

Пусть Закнафейна, как и Энтрери, одолевало отчаяние, но душу свою он не продал. Он так и не сдался.

А Энтрери давно поднял белый флаг и вряд ли когда опустит.

Я не создан быть правителем, ни мои стремления, ни наследственность, ни характер для этого не подходят. Здесь, в маленьком уголке большого мира, мне выпала скромная роль. Надеюсь, когда я умру, меня вспомнят те, чьи жизни были связаны с моей. Очень надеюсь, что вспомнят тепло.

Не исключено, что знавшие меня или те, кого коснулись битвы, в которых я участвовал, и дела, которые я совершил, расскажут своим детям о Дзирте До'Урдене. А может, и нет. Но почти наверняка дети этих детей уже забудут меня и имя мое затеряется на пыльных задворках истории. Однако мысль об этом ничуть не печалит меня, потому что мерой успеха в жизни я считаю ту ценность, которую мое существование обрело благодаря тем, кого я любил и кто любил меня. Я не гожусь на то, чтобы быть правителем или сверхчеловеком, – как, например, Эльминстер, настолько изменивший мир, что имя его будут помнить многие грядущие поколения.

Правители вроде моего друга Бренора устанавливают жизненный уклад своих современников и потомков, поэтому его имя и дела не умрут, а будут жить еще долго, пока существует род Боевых Молотов, может, тысячу лет.

В общем, понятно, что я нередко размышляю о жизни короля, о том, о чем должен думать правитель, о гордости и благородстве, об эгоизме и самоотверженном служении.

Есть одна особенность, создающая пропасть между главой большого клана, вроде Бренора, и человеком, управляющим огромной страной. Для Бренора, живущего среди родни и друзей, «народ» и «благо» – синонимы. С каждым дворфом, человеком, эльфом, дроу, полуросликом или гномом, живущими в Мифрил Халле, Бренор тесно связан дружбой. Их беда – его беда, их радость – его радость. Он знает всех и каждого поименно, и все они – его большая семья.

Этого нельзя сказать о правителе большой страны. Как бы ни были хороши его намерения, каким искренним ни было бы его сердце, король, повелевающий тысячами и десятками тысяч, эмоционально отстранен от своих подданных, и чем их больше, тем глубже разрыв, пока люди не станут для него чем-то неживым – безликим числом, массой.

Король знает, что в таком-то городе живет десять тысяч, а в таком-то – пять, а вот в той деревне – всего пятьдесят человек. Но они ему никто – ни семья, ни друзья, даже лиц их он никогда не видел. Откуда ему знать об их мечтах и надеждах? А если они все же его волнуют, то он вынужден верить, что существуют некие общие для всех мечты и надежды. Добрый король всегда отдает себе отчет в том, что он тоже часть народа, а потому постарается сделать жизнь лучше для всех. Такой правитель понимает ответственность своего положения и благородство служения. И не важно, что руководит им при этом, быть может, эгоистические мотивы, может, он хочет быть любимым и почитаемым – пусть. Король, желающий, чтобы в доброй памяти народа сохранилось его служение, будет править мудро.

И наоборот, тот, чья власть держится на страхе перед ним или каким-то настоящим или вымышленным врагом, ничего не знает о благе. Матери Домов Мензоберранзана держат своих подданных в постоянном напряжении и страхе перед собой, перед своей Паучьей Богиней, перед множеством врагов, частично реальных, а частично выдуманных ради того, чтобы надежнее укрепить свое могущество. Найдется ли хоть кто-то, кто тепло вспомнит таких правительниц, исключая, конечно, тех, кого они привели к власти?

Самое главное право короля – затевать и вести войну, источник горестей всех мыслящих существ. В войне, быть может, яснее всего постигается, чего стоит правитель. И пусть ни один король не испытает физических страданий вместе с раненым солдатом, но добрый король знает, что душа у него всю жизнь будет болеть за чужие раны, и потому будет стараться не подвергать своих бойцов ненужным страданиям.

Думая о своих подданных в целом, добрый король никогда не забудет, что массу образуют люди. И если какой-то из его генералов станет хвастать, что ради одержанной победы погибло всего десять человек, радость хорошего правителя будет все же омрачена скорбью по этим десяти.

Только при таком отношении к людям правитель сможет сделать верный выбор. Лишь представляя, как отразятся последствия его решений не на королевстве в целом, а на отдельном человеке, на том десятке или пяти тысячах, которые принесут себя в жертву или будут страдать во имя его или во имя общих интересов, он осознает всю ответственность этих решений.

Король, чувствующий страдания раненого, голод ребенка, горе родителя, потерявшего дитя, поставит страну выше короны, а народ – выше себя. Без подобного сострадания любой человек, даже будь он до этого кристально чист душой, станет тираном.

Если бы только народ мог выбирать себе правителей! Если бы люди могли заглянуть в сердце того, кто станет ими повелевать!

При условии справедливого выбора король воплотил бы в себе желания