Читать книгу "Ермак. Отряд - Игорь Валериев"

– Я, Чун Сей Ло, полковник китайской службы, и прислан к русскому начальнику по приказанию цицикарского дзяньдзюня.

Павел Карлович, пока переводчик переводил ему эту фразу, важно топорща усы, сидел в кресле, устремив глаза куда-то мимо, будто не замечая китайскую делегацию. Не знаю, как себе генерал представлял Будду, но его внешний вид больше походил на барина-самодура из какого-то старого советского, ещё чёрно-белого, фильма, который я смотрел в детстве. Глядя на Ренненкампфа, я едва смог удержать на лице серьёзное выражение. Скосив глаза на остальных офицеров штаба, присутствовавших на этой церемонии, увидел, что и они едва сдерживаются от смеха. Очень непривычно выглядел в этом амплуа наш командир отряда.

Когда Ван Дам Гуй закончил перевод и отступил в сторону, генерал встал с кресла и произнёс:

– Я командующий всеми русскими войсками, которые идут на Цицикар, генерал-майор Ренненкампф. Что же хочет передать мне почтеннейший дзяньдзюнь?

Произнеся эти слова, генерал сел. Выслушав перевод, полковник, вновь склонив голову, ответил:

– Дзяндзюнь Шоу Шань прислал меня передать вам свой поклон и спросить о здоровье. Он также хочет известить вас, что война окончена, и просит не идти к Цицикару. В доказательство своей дружбы и расположения просит принять в подарок тысячу баранов и овец.

Наш Ван Дам Гуй просто наслаждался, переводя цветистые выражения главы китайских парламентёров.

– Передайте дзяньдзюню, что я сердечно благодарю его за любезность. Но, выбрав местом стоянки русских войск Цицикар, я не могу остановиться на половине дороги. Этого не поймёт мой император. Если дзяньдзюнь Шоу действительно расположен ко мне и если война действительно окончена, то пусть он распустит войска и сам выедет ко мне навстречу.

Переводя эти слова Чун Сей Ло, переводчик выглядел несколько смущённым.

– Я не могу сказать этого дзяньдзюню, – услышал я обречённый шёпот полковника, так как стоял ближе всех к китайским парламентёрам.

Ренненкампф между тем продолжал с каменным выражением лица:

– Передайте также, что если дзяньдзюнь не встретит меня перед Цицикаром и если с вашей стороны раздастся хоть один выстрел, то город будет разрушен так же, как и Айгунь! И это мое последнее слово!

Закончив энергичную речь, генерал прихлопнул правой ладонью по подлокотнику кресла. Наш Гуй чуть тише, чем раньше, продолжил перевод, выслушивая который полковник серел лицом буквально на глазах. Когда переводчик закончил, Чун Сей Ло что-то тихо произнёс, а потом, выхватив из-за пояса короткий кинжал, попытался перерезать себе горло. Стоящий за ним китайский офицер со знаками различия командира эскадрона успел перехватить предплечье полковника, а дальше вмешался я, перехватив на скручивание кисть и подобрав выпавший кинжал. Кстати, неплохой и украшенный золотом короткий клинок.

В действие вступила ещё пара китайских офицеров, которым наконец-то удалось скрутить своего начальника. Офицеры штаба и генерал смотрели на эту эпопею, находясь в состоянии легкого охренения. Первым в себя пришёл Ренненкампф.

– Тимофей Васильевич, и что это было? – с каким-то любопытством произнёс генерал в наступившей тишине.

– Ваше превосходительство, господину полковнику проще зарезать себя, чем довести до генерал-губернатора Шоу ваши слова, – ответил я.

– Но вы же сами сказали, господин капитан, чтобы я разговаривал с ними, как небожитель. Вот я и поставил условия по максимуму. Что не так?!

Тут я заметил, что один из китайских офицеров внимательно прислушивается к нашему разговору.

– Ваше превосходительство, лучше продолжить этот разговор при отсутствии парламентёров.

– Дожил… – Ренненкампф пару раз глубоко вдохнул-выдохнул, успокаиваясь, и продолжил: – Разбирайтесь с этой дипломатией дальше сами, господин капитан Генерального штаба. Заварили кашу, теперь и расхлёбывайте.

С этими словами генерал резко поднялся из кресла и решительным шагом вышел из зала.

– Что будем делать? – тихо спросил подошедший ко мне подполковник Ладыженский, показывая на парламентёров.

– То же, что и планировали. Сейчас успокоим полковника и отведём маньчжур на обед, – тихо ответил я и, ухватив за хвост мелькнувшую мысль, спросил: – Кстати, когда ожидается подход сретинцев и артдивизиона?

– По плану завтра после обеда, а что?

– Есть одна мысль, Гавриил Михайлович, но надо её обсудить с Павлом Карловичем. Но это всё после обеда.

– Что-то я уже начинаю бояться ваших задумок, Тимофей Васильевич, – ухмыльнулся начальник штаба.

Обед прошёл, можно сказать, в спокойной и дружественной обстановке. Ренненкампф, чтобы не смущать парламентёров, за столом не присутствовал. После нескольких рюмок грамм по пятьдесят моего «антистресса» выяснилось, что более-менее успокоившийся полковник Чун Сей Ло закончил в своё время университет в Токио и прекрасно говорит по-английски, а тот любопытный офицер из его штаба – по-русски. Потом ещё добавили по коньяку под седло барашка и в конце застолья пришли к выводу, что господа парламентёры должны будут посетить этот берег завтра, чтобы увидеть основные силы русской армии, идущей на Цицикар, и только после этого направить информацию дзяньдзюню.

Обед закончился тем, что «китайскую делегацию» пришлось везти на тот берег на паре повозок, так как сами они не могли передвигаться ни на ногах, ни в седле. До стрельбы на переправе дело не дошло, так как среди китайцев нашлось пару человек, которых до стола не допустили. Они и сообщили своим, что везут тела, но живые тела переговорщиков.

На следующее утро, так как после обеда я тоже был не в лучшей физической форме, доложил Ренненкампфу свою задумку. Тот покрутил усы, потом не выдержал, опять расхохотался, но мой план принял.

После полудня около четырёх часов штаб генерала Ренненкампфа и сильно помятые после вчерашнего китайские парламентёры на центральной улице Борло-джан под звуки оркестра Сретенского полка встречали подошедшие подразделения стрелков, артдивизиона и уже имеющихся казаков. Те, как и было указано, шли по улице – стрелки в колонну по три и поротно, артиллерия поорудийно, а три сотни казаков повзводно.

Стройно проходили ряды сретенцев. Стрелки, несмотря на пыль, покрывшую их лица, смотрели весело и молодцевато, понимая, что их генерал хочет хвастануть врагу своими молодцами. А Ренненкампф приветствовал каждое небольшое подразделение, выслушивая в ответ дружный рёв.

Эта слаженная поступь стрелков, непривычная для китайской армии, ровные ряды войск, тяжелое громыхание орудий, громкое «Здрав желам, вашпревсхдитство!», блеск оружия и снаряжения, а также полное однообразие формы самым ошеломляющим образом подействовали на парламентёров. Добили китаёз казаки, прошедшие мимо, затянув «Казачью». Оркестр смолк, но дружная песня из трёх сотен глоток с посвитом и гиканьем в нужных местах заполнила улицу:

Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,

Всё, что было – не было, знали наперёд.

Только пуля казака во степи догонит,

Только пуля казака с коня собьёт.

– Вы видите, полковник, мои силы, и подумайте теперь, может ли Цицикар рассчитывать на успех сопротивления? – произнёс Ренненкампф по-английски, пальцем указывая на пыльное облако, покрывшее колонну, которая длинной черной змеей вилась по долине. Конец её скрывался за холмом. Кто там шёл, из-за пыли видно не было.