Читать книгу "Материнство - Шейла Хети"

Мамин кабинет находился на втором этаже. На полках теснились книги по мифологии, астрономии и анатомии, книги, содержавшие внутри себя нечто настоящее, согласовывавшееся не только с миром людей, но и с миром природы. Было в них что-то от трав и кустиков, колышущихся под ветром на холмах за домом, и от бьющихся о камни волн; что-то от соленого морского воздуха, поднимающегося вдоль береговых скал, возле которых пощипывали травку овцы.

На полу в кабинете лежал персидский ковер, у стены стояли мягкие кресла. Мать открыла еще одну дверь, и я подумала, что за ней находится другая комната, но с удивлением обнаружила похожее на грот пространство, напоминающее о первоначальном предназначении здания. Свет проникал через щели в створках, везде торчали погнувшиеся, гнилые доски, повсюду пыль, паутина и темнота. У меня закружилась голова – как будто мама, сама того не сознавая, показала мне подвал своего разума. Насколько далеко мы можем уйти от самых темных его структур? Мне вдруг подумалось, что ее жилое пространство всегда будет поблизости от ее глубочайшего я – буквально рядом, за закрытой дверью. То же касалось и всех нас – можно обставить тьму, внести диваны и попытаться жить там счастливо, но стоит только открыть дверь, и ты проваливаешься в темноту.

* * *

Поздно ночью, когда мама уснула, я написала моей бывшей преподавательнице классической литературы и попросила объяснить значение сохранившихся в памяти слов tou charin. Еще раньше, ни на что особенно не рассчитывая, я поискала их онлайн и выяснила, что они появлялись в пьесе Аристофана «Лягушки». Ответ пришел на следующий день. Оказывается, в английском их следует произносить как «ту карин», с твердым «к», как в женском имени Карен. Слово «карин» родственно имени Харон – так звали перевозчика из Гадеса, переправлявшего души через реку Стикс.

Само по себе «карин» может означать «милость, благо, акт доброты», но при добавлении «ту» становится выражением, наподобие испанского «пор фавор». «Ту Карин» может означать «на основании, ради, из-за, по причине, в пользу, для удовольствия».

«Так Дионис говорит: Сюда пришел я за поэтом.

Для чего? (ту карин?)»

По мнению одних специалистов, Дионис обращается с этим вопросом к самому себе. Другие утверждают, что вопрос задает ему Еврипид. Таким образом, либо Дионис спрашивает себя: «Зачем я совершаю этот акт милосердия?» – имея в виду свое схождение в Гадес. Либо вопрос задает Еврипид: «Зачем ты спускаешься туда?»

В греческой литературе схождение в Гадес всегда имело свойства сновидения, Гадес и сны очень крепко связаны. Дионис объясняет, что пришел за неким великим трагиком, возвращение которого в мир живых должно поддержать упавших духом афинян в нелегкое для них время.

* * *

В последующие дни мать возила меня по их городку, но большую часть времени я находилась в полусне, извиняясь перед ней и объясняя, что очень устала. Мама хотела устроить нам ланч возле канала, где под деревянным мостиком плавали два лебедя, но я отчаянно зевала и хотела поскорее вернуться домой и поспать. В конце концов мы так и сделали, и я уснула на надувном матрасе, который сама же и надула.

Во сне я увидела себя стоящей перед зеркалом. Я знала, что должна пройти через него, чтобы там, на другой стороне, собраться с силами. От меня требовался акт веры; я прыгнула и обнаружила, что падаю внутри какого-то трубчатого органа – вагины или трахеи. Падая, я сознавала, что это сон и что мне ничего не грозит, и потому хотела проникнуть как можно глубже в собственную душу – именно это и символизировало падение. Упав на дно, я увидела, что нахожусь в сыром подвале нашего старого дома. На полу лежал фотоальбом, и, листая страницы, я наткнулась на мамину фотографию. Лицо на фото несло то выражение недоверия, неудовольствия и отчужденности, которое я помнила с детства и которое появлялось всегда, когда я оказывалась рядом. Потом я перевернула страницу и увидела другое лицо – с улыбкой во весь рот и счастливыми глазами. Утром я проснулась на полу – матрас за ночь сдулся – с чувством, будто у меня есть выбор между тем счастливым, улыбающимся лицом и усталым, несчастным лицом матери. Не все должно быть все время так тяжко. Но как же глубоко во мне ее лицо! И как близко – в подвале, незаконченном амбаре моей души.

* * *

В детстве такое не раз случалось. Семья сидела на кухне за столом – и вдруг ни с того ни с сего мама всхлипывала, вскакивала и в слезах убегала в спальню. Иногда я шла за ней, но она не открывала дверь и велела мне уйти – не хотела меня видеть, не хотела, чтобы ее утешали. Со временем я перестала ходить за ней. Когда мама внезапно срывалась и убегала, мы оставались за столом и продолжали разговаривать, как будто ничего не случилось.

* * *

Проснувшись, я отправилась на кухню, и там мы с мамой сели за стол и стали пить кофе, который она сварила на плите. «На прошлой неделе твой отец сказал по телефону, что, может быть, оно и к лучшему, что у нас нет внуков, – учитывая ужасное состояние окружающей среды и то, каким будет мир через пятьдесят лет».

Услышав это интимное мы – причастность к общей судьбе, – я почувствовала себя маленькой девочкой, ответственной за то, что связала родителей в одном бесконечном испытании.

* * *

На следующий день я сидела одна на высоком берегу. С собой у меня был ноутбук, но писать в окружении такой красоты – море и скалы – я не могла. Запечатлеть красоту природы невозможно, а написать что-то столь же великолепное было мне не по силам. Вернувшись домой после прогулки к холмам, я прошла на кухню и увидела, что мама нарезала фрукты, включила радио и слушает спектакль. Я приняла душ, переоделась, а когда вернулась на кухню, мама готовила обед, заглядывая в поваренную книгу. На столе стояла бутылка бальзамического уксуса, лежали помидоры и лосось, который мы купили в городе у торговца рыбой. Раньше, насколько я помнила, мама могла разве что поджарить шницель.

Мама рассказала о планах перестройки оставшейся части амбара. Она хотела расширить ее, устроить для себя апартаменты со спальней и ванной на первом этаже, чтобы не пришлось подниматься по лестнице, когда она состарится.

Жить одной в доме у моря – это прекрасно. Я мечтала об этом с детства, но лишь иногда – да и то с опаской – решалась давать волю фантазии. И вот теперь я видела, какой красотой могла бы обернуться моя жизнь.

* * *

На следующее утро, пока чистила зубы в ванной, я заглянула в шкафчик и увидела за зеркальным стеклом пузырек с желто-голубыми таблетками, прикрытый ополаскивателем для рта, тени для век и несколько растрепанных пожелтевших зубных щеток. На ярлычке, наклеенном на пузырек, значилось имя матери.

Когда я вошла в гостиную с пузырьком в руке и спросила ее про таблетки, мама призналась, что последние несколько лет время от времени их принимает. Внезапно все обрело смысл: я почувствовала, что могу рассортировать воспоминания о маме на те, когда она была под воздействием лекарства, и те, когда нет. В одних случаях она бодрая, веселая, более сердечная. В других – печальная, замкнутая и резкая – грозная и властная фигура.