Читать книгу "Те, которых не бывает - Нина Семушина"

– Заходи давай, сейчас поедем. – Из окна высунулся кондуктор, молодой парень в каких-то смешных, как будто не по возрасту ему, старых очках. – Или ты тут просто так стоишь с зонтиком, для заблудших душ?

Настя улыбнулась ему во все свои кривые зубы и подумала, что, кажется, определилась с планами на летние каникулы. И только потом, глядя вслед уползающей красной гусенице, подумала, что ведь по пути в депо краснощёкий трамвай мог, наверное, проезжать и её остановку, и надо было спросить.

⁂

В кустах за трамвайной остановкой раньше жило целое семейство гномов; по вечерам, когда людей на остановке уже не было, они обычно выходили посмотреть на трамваи, подсаживали друг друга, чтобы забраться на стеклянную скамеечку, и ходили по ней, прозрачной, как будто по небу. Теперь никаких гномов не было. Настя отдавала себе отчёт в том, что фантазиям свойственно таять со временем (и с возрастом фантазирующего), но от этого утраченные гномы не становились менее реальными, и скучала она по ним не меньше.

Точно так же скучала она по невидимым кошкам, жившим когда-то в конце улицы в кустах у заброшенного дома; по бабушке с винтовкой Мосина, которая жила на последнем этаже в соседнем доме и выходила погулять, маскируя винтовку под зонтик, а на самом деле следила за тем, чтобы в граффити на гаражах кто-нибудь орфографических ошибок не наделал; по мальчику, жившему на крыше и занимавшемуся главным образом игрой на флейте в ветреные ночи и кражами левых носков с бельевых верёвок на балконах. Как иначе объяснить тот факт, что они всё время куда-то деваются? Разумеется, никак.

В Настином мире всему находилось очень логичное объяснение, не устаревавшее, даже когда взрослые предлагали свою версию событий. Да, может быть, краска на Доме офицеров под крышей и правда течёт из-за проблем с водосточными трубами, но это не противоречит тому, что дому грустно расставаться с улетающими на зиму птицами и он плачет. Может быть, зебры на переходах просто стираются под колёсами машин, а не линяют на зиму, чтобы не сливаться с белым снегом, – но как тогда объяснить время этого стирания?

Взрослые не особенно интересовались такими совпадениями. Мама, дежурный милиционер, папа, дежурный врач, и бабушка, которая бо́льшую часть жизни дежурила на садовом участке, среди медленно желтеющих тыкв и огурцов, которым даже в парнике почему-то холодно до мурашек, всю жизнь главным образом интересовались тем, поела ли Настя, сделаны ли у неё уроки и где она опять ободрала коленки. Где-где. Лазали с Пашкой по гаражам. Ведь если рассказать правду о том, что Настя с Пашкой на этих гаражах гоняли грифонов, чтобы те не увязли в гудроне, никто не поверит. А главное доказательство, грифонье перо, забрал Пашка, чтобы завтра посмотреть под микроскопом (у него есть!).

Насте в этом феврале исполнилось тринадцать, и никаких грифонов на гаражах она не встречала уже несколько лет, да и всё равно в них так никто никогда и не поверил. Ну, почти никто.

Единственной, кто всегда выслушивал Настину версию событий и принимал её со всей строгостью, была её бывшая учительница в музыкалке, Берта Исааковна. Она так и писала в дневнике: «Опоздала на урок на десять минут: расшифровывала тайные письмена на строительном заборе на ул. Газеты «Звезда». Домашнее задание: этюд – следить за ритмом, не торопясь играть после репризы; «Мазурку» наизусть; по поводу забора на ул. Газеты «Звезда» можно проконсультироваться в книге И. Фридриха «История письма» (М., 1979)» или «Пропустила урок. Говорит, что кормила невидимых кошек в деревьях за остановкой «Ул. Ивановская» и несколько заигралась с ними. Оценка за урок, следовательно, неудовлетворительная. Домашнее задание: все акценты играть так, как написано композитором Венявским, а не некой невидимой лапой (не хочу обидеть никого из котят, но, кажется, в скрипичной музыке они совершенно ничего не понимают!)».

К богатому внешнему миру, окружавшему Настю, Берта Исааковна относилась с той же ироничной, но беспощадной серьёзностью, как и к невыполненным домашним заданиям, плохо сданным техническим зачётам и прочим неизбежным для ребёнка, которого родители загнали в музыкальную школу, вещам. Сперва Настя считала, что учительница её ненавидит и хочет от неё избавиться, но во втором классе, когда после очередного домашнего концерта для рёва с завываниями в трёх частях мама сдалась и отправилась было отчислять Настю из музыкалки, Берта Исааковна внезапно явилась поздним вечером прямо к ним домой.

Был дождь, а она забыла зонтик. Берта Исааковна стояла в дверном проёме – в строгом костюме, с которого ручьём (хотелось сказать – водопадом) торжественно стекала вода, и забавной старомодной шляпе с вуалью, и в этой вуали, как в паутине, запутались капельки воды.

…Зайдя в Настину комнату, Берта Исааковна молча достала из футляра Настину скрипку и начала играть. Настя, сперва от страха вжимавшаяся в стул, ко второй пьесе наконец смогла вдохнуть, а к шестой не заметила, как сама заплакала, – но, кажется, уже не от ненависти к музыкальной школе.

Берта Исааковна играла, наверное, часа три. За это время соседи сверху навсегда разлюбили Михаила Круга; Настина мама, прижавшаяся ухом к двери, вновь пережила в своей голове свою первую любовь, а все Настины игрушки прониклись любовью к скрипичной музыке – особенно плюшевый медведь с клетчатым ухом, видимо, благодаря наличию этого уха обладавший музыкальным слухом, и кукла-чайница, которая в былые времена явно согревала чайники в каких-то музыкальных салонах и теперь почти всплакнула от ностальгии.

Потом Берта Исааковна бережно положила Настину скрипку обратно в футляр, наконец посмотрела на саму Настю и совершенно неожиданно улыбнулась.

– Это наша с тобой программа до седьмого класса. Тебе нравится?

– Да!.. А вот это вот, седьмое по счёту, что было?

– Узнаешь в пятом классе, в первой четверти, – снова улыбнулась Берта Исааковна. – На завтра, так и быть, я задания тебе не дам. Можешь идти рассказывать своим невидимым зверям о важности оттенков в музыке, но на урок не опаздывай, пожалуйста. И не уходи больше от нас.

…Берта Исааковна умерла во второй четверти Настиного пятого класса. С новой учительницей Настя сразу не поладила – её не то что тайные письмена на заборе или грифоны на гаражах, её и оттенки в музыке не очень-то интересовали. Однако когда Настя уже собиралась второй раз отчислиться из музыкалки, к ней снова неожиданно явилась ночная гостья.

Гостью звали Ася, она была такая же рыжая, как Берта Исааковна, и у неё были такие же глаза и нос – правда, распухшие от слёз. Ася вручила Насте увесистую папку с нотами, размером почти с саму Настю, и протяжно всхлипнула.

– Это бабушка просила передать. Тут твоя оставшаяся программа до седьмого класса и ещё ноты, которые она отобрала для тебя.

Настя кивнула одними ресницами. Слёзы висели на их кончиках, как капли дождя на ёлке, под которой жили Настины невидимые котята.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что в промежутках между ловлей грифонов на гаражах и наблюдением за невидимыми формами жизни Настя продолжала играть на скрипке, а соседи сверху и кукла-чайница тайно, но с большой любовью её слушали. Что стало с плюшевым медведем с клетчатым ухом, Настя не знала: когда ей было восемь, она подарила медведя на Новый год Берте Исааковне. Всё-таки раз у него музыкальный слух, лучше жить у настоящего скрипача – и Берта Исааковна с этими доводами согласилась с обычной для неё серьёзностью. Но летом в музыкальной школе тоже были каникулы. Поэтому следующим утром Настя вышла из дому, держа в руке не смычок, а зонтик.