Читать книгу "Сияние «жеможаха» - София Синицкая"

Со временем Анне Гермогеновне удалось выведать у Калибанова печальную историю его семьи. Демьян Власьевич Калибанов родился в Тотьме в поповской семье. У него был старший брат Пётр, необыкновенно талантливый: он с отличием окончил духовную семинарию, знал несколько языков, увлекался философией и математикой. Пётр рано и счастливо женился, принял сан, родил дочку Пташечку и служил в церкви, похожей на прекрасный белый корабль, который плывёт в вологодское небо, а на его бортах чудесным образом крепятся и не падают морские звёзды, цветы и раковины. Храм построили тотемские купцы-мореходы. Они возили чернобурку с Лисьих островов и плавали с французами на Мадагаскар.

Пётр Власьевич учил младшего братца:

– Мадагаскар, Дёмушка, «Nosin Dambo», что по-туземному знацит «Остров Кабанов». Климат там тропицеский, для европейцев нездоровый. На берегах Бетсибоки и Манцаки гова и сакалава выращивают рис, сахарный тростник, табак.

Но хмурый Дёмушка воротил нос от карт и учебников. С большим трудом он переползал из класса в класс в приходской школе, письмо и чтение навевали на него тоску.

Отец раскрывал перед Дёмушкой толстую книгу с портретом монаха в орденах и спрашивал:

– «У многих ли из нас есть цувство сыновней любви к Богу? Многие ли из нас со дерзновением, неосуждённо смеют призывать Небесного Бога и говорить: Отце наш?»

Дёмушка косился на надменного монаха:

– А может я и не сын ваш вовсе. Может, меня дедко полевой матушке подмахнул.

– Цто ты, Дёмушка, ты же наше дитятко любимое! И Отец Небесный тебя любит! – пугался батюшка Власий.

– Мужицок шерстью огненной оброс, глазки выпуцил, длинным хвостиком шевелит. Меня вам тихой ноцкой подмахнул. А матушка-покойница кинула ему церез правое плецико три копеецки.

– Бог с тобой, Дёмушка, ты луцце помолци!

Отец Калибанов умер, Пётр Власьевич остался за старшего, юный Дёма жил при нём с его женой и дочерью в уютном каменном доме с фикусами и канарейками. Попадья готовила бланманже со сливочными и клюквенными слоями, в приюте учила сирот и разговаривала с дочерью по-французски. Пташечка рисовала акварелью. Семью брата Дёма ненавидел всей душой.

Когда над Тотьмой поплыла тень революции, Дёмушка бросился грабить усадьбы, делить землю и разъяснять крестьянам лозунги РСДРП(б), в которых по неграмотности своей мало что понимал. Отмахиваясь от слепней плохо отпечатанным рупором под названием «Тотемский социалист», смотрел, как пылают дворянские гнёзда, слушал, как трещат от жара стёкла оранжерей.

С первых дней советской власти большевик Калибанов заслушивал доклад товарища Конде, приветствовал красных орлят, расширял ячейки, под бабий вой изымал излишки хлеба, на все явления жизни отвечал беспощадным террором.

Главным классовым врагом Демьяна Калибанова был его собственный брат-священник с дрожащим бланманже, книжками про путешествия и канарейками. Отец Пётр продолжал служить. Попадья работала в детской коммуне. Пташечка блистала на подмостках комсомольско-молодёжного клуба имени Третьего интернационала. В коллективе «Синяя блуза» вела культмассовую работу – читала стихи и пела песни. Её очень любили.

Во всём, что делал старший брат, Дёма видел глумление над народом и контрреволюционную агитацию. Три вида варенья, чашечки с цветочками, разноцветные лампадки, чай у окна, жирный Васька, чтение вслух Владимира Соловьёва, скатный жемчуг и нежная шея попадьи были ему и Советам в высшей степени оскорбительны. Он писал на брата доносы с грамматическими ошибками до тех пор, пока Петра Власьевича не расстреляли. Попадью с Пташечкой отправили в исправительно-трудовой лагерь.

Погасив лампадки, придушив кота, свернув головки буржуйским канарейкам, Демьян вздохнул спокойно. Однако он недолго наслаждался установленной в доме социальной справедливостью – через некоторое время Дёма почувствовал, что очень скучает по своей исчезнувшей семье и совершенно не может без неё обходиться. Чтобы услышать щебетание Пташечки, заглянуть в синие глаза попадьи, Калибанов выхлопотал себе место начальника в лагере, где перековывались родные.

На Мшаве было голодно и холодно, но мать и дочь не унывали. Попадья валила с зэчками вековые ели, Пташечка активно участвовала в лагерной самодеятельности. Увидев похудевшую, почерневшую попадью, Калибанов почувствовал болезненный приступ сильнейшей любви. Он не мог есть, не мог спать. Замерев, не чувствуя холода, часами смотрел, как вдова погубленного брата работает, греется у костра, пьет вонючую рыбную воду. Возлюбленная теряла зубы, её волосы поседели, но в глазах Калибанова она становилась только прекраснее. Прошло несколько лет лагерной службы, а Калибанов всё не решался с ней заговорить. Он был всегда рядом, они обменивались взглядом. Когда он был маленьким, попадья смотрела на него с жалостью, теперь её взгляд совершенно ничего не выражал и проходил насквозь.

Весной 1941 года начальник лагеря, вызвав удивление охраны, в одиночку конвоировал мать и дочь Калибановых на болото. Там, у перекинувшегося в мир иной трухлявого ствола, сказал, что если они сейчас же не простят и не полюбят, он их застрелит, а трупы бросит в чищь на съедение водяному мужику. Что именно случилось дальше, неизвестно – может, водяной, возмутившись общим моральным состоянием капитана, его самого потащил за ногу или ловкая Пташечка толкнула дядю в покрытый ряской смертельный колодец, но закончилось всё не так, как предполагал начальник Мшавы: сам он еле выбрался из ловушки, а попадья с Пташечкой исчезли.

Калибанов днём и ночью ходил по болоту со стрелками и собаками, два пса потонули в трясине, однако беглых так и не нашли. В рядах ВОХР поговаривали, что Калибанов, скорее всего, сам отпустил своих родственниц. Начальнику грозили неприятности, но началась война, про женщин забыли, охранников призвали в армию, а взамен в лагпункт прислали вчерашнего школьника Васю Цветкова. Капитан и Васю хотел сдать прожорливому мужику.

– Калибанов, зачем вы водили меня на болото? За что вы хотели меня убить?

– Когда я тебя водил?

– Что значит когда? Солнечным летним днём 1943 года.

– Никуда я тебя не водил.

– Калибанов, я Герой Советского Союза, а вы, между прочим, рядовой. Вы мне правду говорите, не отнекивайтесь. Чем я вам помешал на Мшаве?

– Вот дурацок! Да никуда я тебя не водил. Сейцас который год-то? Сорок второй. Декабрь сорок второго! А лето ещё не нацалось. Зимы от лета отлицить не может дурацок – божий быцок. Никуда я тебя стрелять не водил. Не успел ещё! До лета у нас пять месяцев! Живи пока! – захихикав, Калибанов пошёл получать задание в штаб, расположенный в большой землянке. Он был незаменимым отважным бойцом, неоднократно умирал за Родину, всякий раз проявлял сознательность и просился с Того света на линию фронта.

Глава четвёртая

Погодные условия были хорошие, местами небольшие облака. Авиатор Летягин преследовал на своём ишачке немецкий бомбардировщик. «Юнкерс» избегал вступления в бой, видимо, расстрелял весь боекомплект. Сделав удачный манёвр, Летягин нажал на гашетку и отчётливо увидел, как пули огненной трассой ушли в цель и вспороли фюзеляж вражеского самолёта. Летягин недоумевал: «Юнкерсу» пора было заваливаться на крыло, а он, как заколдованный, продолжал следовать прежним курсом.