Читать книгу "Сияние «жеможаха» - София Синицкая"

Они не виделись восемь лет: Алёшка попал в «Красные зори», Ливензоны уехали в Малую Вишеру, к родственникам, на «жидовский тракт» – так называлась еврейская улица, где проживали портной Штаблер, часовщик Гуткин, стоматолог Больдерман и прочие добропорядочные люди.

– Фаня! – позвал Алёшка.

Ливензон остановился, толкнул Фаню к Алёшке и побежал дальше. Подпольщик спрятал девушку под белый пол, она лежала головой на бутылке с горючим и боялась пошевелиться. В дом вошли дойче зольдатен унтер официрен, низкорослый дурачок слушал, как скрипит на чердаке маршевыми сапогами смерть, и простодушно улыбался высокому господину офицеру, который ощупывал взглядом каждый предмет в комнате. Алёшка встал рядом с ящиком с растопкой. Там под щепками и стружками была граната. Пригодится, если Фаня чихнёт в своём пыльном схроне.

Над Фаниным лицом была подошва Самаэля – двойная, подбитая сорока гвоздями, с металлической подковой по внешней кромке каблука. Воспользовавшись минутным уединением, ангел смерти бзданул.

Фаню вдруг охватило эротическое чувство: она вспомнила, как однажды десятилетний Фима Больдерман зазвал её, двенадцатилетнюю, на чердак и вручил записку с вопросом: «Я тебе нравлюсь?» Фаня тогда повела себя ужасно – с воплем бросилась к отцу, который внизу под лампой светлой с Фиминым папой мирно пил водку и обсуждал пломбы, коронки и Сарочку Гуткину. Обескураженный Фима до позднего вечера сидел на чердаке, не хотел спускаться. Когда началась война, он, кудрявый усатенький юноша, ушёл на фронт. Фима смело бил фашистов и не знал, что его старенький папочка со всей роднёй прекратил существование в Малой Вишере.

Офицер спросил насчёт провианта. Дурачок засуетился – йа-йа, провиант, йа-йа – и вынул из буфета красную коробочку с надписью «Карамель». Там был плотно утрамбованный марафет. Офицер оживился, потребовал, чтобы Алёшка сам нюхнул. Дурачок профессионально взял на ноготь.

– Карстен, кам хер! Хер вайс провиант! – так Алёшке слышалось. – Шиндерасса-бумдерасса! Шиндерасса-бумдерасса-са!

– Их гэе, Кристоф!

Кристоф и Карстен забрали у дурачка коробочку и ушли. «Ну и хер с ним», – подумал Алёшка и отправился вызволять Фаню.

Фашисты были выбиты из посёлка. Прогуливаясь по берегу Вишерки, Алёшка наткнулся в зарослях сухого тростника на окоченелый, покрытый инеем труп господина Кристофа. Алёшка быстро обшарил его задубевшую шинель. Во внутреннем кармане лежала заветная коробочка.

Венн им фельде блиценБомбен унд гранатен,Вайнен ди медхенУм ире зольдатен.[10]

Согнувшись, спрятавшись от ветра, Алёшка приоткрыл коробочку, зачерпнул ногтём порошок и вдохнул с морозным воздухом. Сознание прояснилось невероятно, из носа потекла кровь. Счастливый подпольщик, размазывая юшку кулаком, побежал к Фане, чтобы с ней не расставаться никогда.

Глава третья

Надо было двигаться на запад, к Большой Вишере, глубокими обходными путями через Горнешно и Папоротно, просачиваясь сквозь болота и обширные поля. Земли вокруг маленького Горнешно перед революцией были весьма улучшены в сельскохозяйственном отношении генералом Николаем Петровичем Демидовым. Николай Петрович устроил хитроумную систему канав для осушительных, оросительных и обводнительных целей. В 1941 году немцы плотно заминировали генеральские поля. Вокруг деревеньки то и дело раздавались взрывы – регулярно взлетали на воздух Лиса Патрикеевна, Серый Волк и Косой.

Цветковы, Валентин Иванович, бойцы партизанского отряда Жемойтеля, слившись с войсками генерала Клыкова, находились в процессе сближения с противником. Валентин Иванович с Васей, сапёрами Поповым и Пономарёвым, радистами Петровым и Сидоровым бродили по белым минным полям и возвышенностям, чтобы определять немецкие огневые точки. Умудрённый опытом геодезист внимательно смотрел себе под ноги. Его сверхзадачей было полное уничтожение дальнобойных батарей на новгородчине. Забирались на засыпанные снегом холмы, наблюдали вспышки, прокладывали теодолитные ходы в убегающие зимние пространства. Радисты передавали координаты в штаб. Геодезическую разведку засекали немецкие лётчики, снижаясь, пролетая с воем над верхушками елей, старались прошить пулемётной очередью, разорвать на куски снарядом.

В Горнешно велись жестокие бои, немцы укрылись в усадьбе Николая Петровича, на колоколенку церкви Успения Богородицы залезли с пулемётами Ганс и Фриц. Ответные пули сшибали с кирпичей штукатурку. Над алтарём бил крылами опалённый голубок, таращил глаза перепуганный Боженька. Старый солдат Ганс слетел с колокольни вниз головой, молодой раненый Фриц стал языком и рассказал про огневую точку в Некрасово, филолог Жемойтель сурово говорил с ним по-немецки, Яша Шахтёр жалел его, почти как Акимку, запричитал, когда Скарятин пустил уже ненужному парню пулю в лоб.

В Некрасово немецкий гарнизон был взят в кольцо. Фашисты мужественно держали оборону. Есть им было нечего. С «Юнкерсов» в Некрасово сбрасывали провиант и боеприпасы.

В избе стирала сорочки и кальсоны молодая женщина, её младенец тут же спал на сундуке, за стеной раздавался тревожный немецкий лай – шло совещание. Постучали в окно – там, за узорами на стекле, маячило носатое лицо, кто-то шипел: «Девка, пожар! Лезь в окно!» Женщина толкнула раму, пар от горячей воды повалил на мороз, как дым. Перед домом стоял высокий русский человек с гранатой в поднятой руке. Женщина сунула в окно младенца. «От какая цуроцка, цуроцка-доцуроцка, – сказал человек, принимая тёплый свёрток. – Цево стоишь, цуцело, прыгай!»

Прижимая к сердцу ребёнка, прачка бежала по сугробам в лес. Калибанов, торжествуя, забрасывал избу гранатами, его не брали фашистские пули – он прикладывался к фляжке с живой водой, выданной полковником Смоловым из потусторонних запасов. На вкус она была как спирт.

Калибанов поступил в распоряжение командира Жемойтеля. В отряде к нему относились с большим уважением, полковник Смолов и майор Перов его рекомендовали как опытного диверсанта.

Калибанова совершенно не смутила встреча с красноармейцем Цветковым на Волховском фронте: хихикал и подмигивал, как доброму знакомому, будто не было Мшавы, голода и страшной прогулки в чищь.

– Мамочка, он хотел меня убить за то, что я зэчек водил на охоту, когда есть было нечего. Завёл в болото, толкал в трясину, чуть не застрелил… Кстати, у меня вопрос! – Вася пошёл к Калибанову.

– Товарищ капитан! Разрешите обратиться!

– Не капитан я больше. Меня во ВСРУЛе поднебесном разжаловали в рядовые. Цево надо-то?

– Калибанов, кто такая Пташечка? И что за женщина прячется на болоте?

Хитрое, недоброе лицо бывшего начальника Мшавы вдруг сделалось страдальческим.

– Братца старшего жена и доцка. Пташецка – племянница моя. – Калибанов забился в угол с газетой. Ему не хотелось вдаваться в подробности. – «В ходе войны выяснилось огромное знацение действий мелких групп. Уцитесь искусству бить врага малыми силами. Цем настойцивее мы будем уциться, тем вернее и сокрушительнее будут наши удары по врагу», – бормотал разжалованный капитан, вглядываясь сквозь мутные очёчки в ноябрьский номер «На разгром врага».