Читать книгу "Французская рапсодия - Антуан Лорен"

Пока Bubble не поднялся еще выше, заходящие на посадку самолеты местных и международных авиалиний были вынуждены описывать над Парижем круги из-за опасности столкновения. К счастью, чем дальше, тем быстрее надувная скульптура уносилась в небеса. Несмотря на то что формой она разительно отличалась от монгольфьеров и других сферических конструкций с наилучшими аэродинамическими характеристиками, нельзя было не заметить – что особенно подчеркнул любимец телезрителей Мишель Шевале, в последние сорок лет неизменно дававший французам разъяснения на все научные темы, – что Bubble ведет себя как «метеозонд, напоминая тот, что в сентябре 2013 года запустили японцы»; кстати, он тоже составлял шестьдесят метров в диаметре. Японский шар-зонд удерживал рекорд для наполненных гелием беспилотных аэростатов, сумев подняться в мезосферу, то есть на высоту 53,7 километра. Другие ученые возражали ему, указывая, что, в отличие от Bubble, толщина латексной оболочки японского зонда составляла 0,003 миллиметра, что тоже было рекордом. «Не спорю, – соглашался Мишель Шевале, – но не будем забывать, что Bubble выполнен из материала, известного как BN657, который никогда не проходил испытаний в верхних слоях атмосферы; между тем этот материал представляет собой нечто вроде трансгенной резины – я немного упрощаю, но надеюсь, зрители меня простят, – и никто не знает, как он поведет себя дальше. Он поднимается медленнее, чем «японец», но не исключено, что он достигнет той же высоты, а может быть, даже большей». Затем Мишель Шевале пустился в описание побочных эффектов, которые проявятся, если Bubble доберется до термосферы, а там и, чем черт не шутит, до ионосферы, где превратится в идеальный шар, после чего лопнет.

Стэн Лепель купался в блаженстве. На запрос с его именем Гугл выдавал два миллиона ссылок; картинки с изображением его предыдущих работ исчезли, уступив место парящему в воздухе гигантскому мозгу. Признание и слава! То, о чем он мечтал всю жизнь, наконец-то случилось. Ему позвонил галерист, от возбуждения забывший представиться, и взахлеб заговорил в трубку:

– Потрясающе! Великолепно! Ты просто новый пророк! Имейлы сыплются как из худого мешка! Со всего мира! Телефон в галерее звонит не переставая. Я удваиваю катарцам сумму гонорара, – уточнил он. – Он поднимается! Он поднимается, Стэн, а вместе с ним растут твои акции! Это настоящее волшебство!

– Да, я волшебник, – скупо согласился Лепель.

– Журналисты жаждут взять у тебя интервью. Я дал им твой адрес. Они скоро к тебе подъедут. Займись ими. Все, пока, у меня телефон звонит.

Галерист повесил трубку. Лепель не успел даже сказать, что вообще-то галерист мог спросить у него разрешения, прежде чем сообщать журналистам его домашний адрес. Но все это больше не имело значения. Его охватило небывалое спокойствие; наверное, только святые испытывали это странное чувство – нечто среднее между ликованием и безучастностью. Ирина исчезла. Она ушла сразу после того, как он разбил кочергой гипсовую заготовку шипа для катарцев и расколотил свои банки с акриловыми красителями. Он не стал звонить ей на мобильный: она забрала все свои вещи, значит, не собиралась возвращаться. Сейчас облик русской красавицы уже казался ему далеким. Лепель вышел в коридор, который вел к комнате, где у него хранились диски. Из гостиной доносился звук включенного телевизора. Диктор вернулся к комментариям французской и международной политики, предупредив, что в конце выпуска зрители узнают последние новости о полете Bubble, который поднялся еще выше. Это была щепотка волшебной мечты, подаренная миру, стоящему на пороге бездны, и подарил ее всем им он, Стэн Лепель, которого теперь именовали не иначе как «знаменитым современным французским художником».

Он толкнул дверь. Пол и стеллажи заливало солнце. Лепель медленно прошел по комнате, провел кончиками пальцев по заборчику из черепицы, приблизился к ударной установке и слегка тронул холодный блестящий металл тарелок, издавших тонкий звон. Затем он приблизился к полке, на которой стояли диски и кассеты с записями его группы. Все это было в другой жизни. Выражение «другая жизнь» вдруг обрело в его сознании неведомую прежде полноту и осязаемость; он как будто воочию увидел каждое из этих двух слов, которые летали по комнате и, упруго пружиня, отскакивали от стен. Два слова. «Другая» и «жизнь». Он взял с табурета свои палочки, некоторое время пристально на них смотрел, после чего сложил их вместе, с сухим щелчком переломил через колено и бросил на пол, под барабаны. Выходя, он запер комнату на ключ и молча направился на кухню, подошел к окну, распахнул обе створки, подставил лицо холодному уличному ветру, закрыл глаза и бросил ключ в сад, как можно дальше. Он не слышал, как тот стукнулся о землю, должно быть, ключ упал в траву или в кусты, где его уже нельзя будет отыскать; дожди вколотят его в почву, и он будет медленно ржаветь, пока не распадется на молекулы. Комната с дисками навсегда останется запертой.

Его мысли прервал звонок в ворота. Он пересек гостиную и остановился возле большого, во всю стену, окна. У ворот стояло несколько машин и мотоциклов, рядом – человек двадцать журналистов и операторов с камерами. На дороге разворачивался фургон с укрепленной на крыше спутниковой антенной. Лепель нажал кнопку домофона.

– Заходите, – сказал он, отпирая ворота.

Число журналистов, рвущихся в гости к Лепелю, росло с каждым часом. Те из них, кто прибыл первым, получили приказ не двигаться с места: пока Bubble бил все рекорды высоты, следовало находиться рядом с его автором, чтобы в любую минуту иметь возможность услышать его комментарий. Вновь прибывшие расставляли в гостиной оборудование, проверяли подключение и шли на кухню подкрепиться соком. В гостиной звучала многоязыкая речь; весь первый этаж дома напоминал съемочную площадку, а в роли кинозвезды выступал он, Стэн Лепель. Японцы, самые скромные из всех, обращались к нему с подчеркнутым почтением, тогда как корреспонденты CNN хлопали его по плечу и поздравляли, как будто он одержал спортивную победу.

* * *

Когда Bubble побил рекорд Феликса Баумгартнера – парашютиста, совершившего прыжок с высоты 39 километров, – фирма – производитель латекса BN657, пиар-служба которой в каждом пресс-релизе подчеркивала, что это материал made in France, опубликовала серию твитов, посвященных его невероятной прочности; биржевые котировки фирмы за одни сутки подскочили на 32 процента. Когда Bubble поднялся на высоту 54 километров, побив рекорд японского метеозонда, журналисты телекомпании NHK обступили Лепеля, сокрушенно качая головами. На 80 километрах настал час триумфа для Мишеля Шевале: шар преодолел границу ионосферы! По мнению комментатора, Bubble был способен добраться и до линии Кармана.

– Что такое линия Кармана, Мишель? – спросил журналист.

– Линия Кармана располагается на высоте трехсот восьмидесяти тысяч восьмидесяти четырех футов над уровнем моря, иначе говоря, примерно на сто километров выше поверхности земного шара. На этой высоте исчезает атмосферное давление. Скажу еще проще: линия Кармана – это граница между нами и внеземным пространством. Если Bubble выйдет за ее пределы, он окажется в открытом космосе.