Читать книгу "Трава под снегом - Вера Колочкова"

– Я вообще-то серьезно, Лесь.

Он отбросил от себя одеяло, вскочил на ноги, шагнул к ней, притянул к себе за плечи. Потом сжал в руках так сильно, что она даже ойкнуть не могла, только сопела в приплюснутый к его плечу нос.

– Давай жить вместе. Я по-другому больше не смогу, честное слово. Если хочешь, я каждый день буду тебе в любви объясняться… Прямо с утра. Всю оставшуюся жизнь. Хочешь?

– Мгм! – утробно и сердито промычала она и попыталась дернуть головой, высвободиться из его цепких объятий.

Он ласково погладил ее по голове, отпуская, проговорил менторским нежным голосом:

– Ну, вот и молодец, Лесечка… Послушная девочка. Хорошей женой будешь. Покладистой. Гладь, гладь мою рубашку дальше! Учти, я на работу опаздываю!

– Ты что! Ты же мне ребра чуть не переломал! – сердито оттолкнулась она от его груди и тут же рассмеялась, рассыпалась мелким горохом, чуть запрокинув голову.

Наверное, у всех счастливых в любви женщин смех звучит одинаково – искренне и бездумно и немного по-идиотски, как доказательство присутствия внутри радостной уверенности в мужском ответном чувстве.

Она и сама не поняла толком, как прожила эти две недели. То ли в шальном непривычном разгуле, то ли в празднике, то ли в бездумной радости. Жила и жила, ни о чем не думая. Бездумность эта поселилась в ней сразу, как приехали они после зимнего пикника, отделила непроницаемой теплой стеной от остального мира. Она и не хо тела разрушать эту стену, и не пыталась даже. На оборот, сидела за ней, будто получила неожиданный отпуск от себя привычного состояния груст ной тревоги. Наверное, так и ведет себя уставший от проб лем человек, когда ему неожиданный отпуск выпадает. Просто выключает себя, и все. Вот и она себя выключила, отдавшись счастливой чужой власти. Хотя со стороны это, наверное, не совсем хорошо выглядело – что-то вроде веселого пьяного загула в суете предновогодних дней. Все смешалось в один смеющийся, бесшабашный калейдоскоп прогулок, походов по магазинам, веселых застолий, Риткиных обалдело счастливых глаз, неотрывно прилипших к лицу Кирилла. Да и ее лицо, наверное, нисколько не лучше выглядело. Однажды сунулась к зеркалу и чуть не расхохоталась от смешной дисгармонии – все нижнее веко багровостью фингала затянуто, а сверху счастливый глаз сияет, как бриллиант на лохмотьях. А то, что они с Риткой в квартире устроили, вообще можно нехорошим словом назвать. Даже, простите, нецензурным. Выползали обе по утрам каждая из своей комнаты – косматые, томные, нацелованные, переглядывались летуче и не могли при этом сдержать довольных улыбок. А с другой стороны – пусть! Как говорится, хоть как назовите, только в печь не ставьте. Да и вообще – какие могут быть слова, если на голову двух бедных женщин любовь двойной порцией свалилась? Это еще хорошо, что Ритка вчера к Кириллу переехала, иначе от этой необузданной радости можно было с ума сойти. Такую концентрацию чувственности вокруг себя развели, что, казалось, и дышать нельзя, только целоваться можно. Даже перед Илькой неловко.

– Илюха, погоди, я тебя до школы подброшу! – вытягивая у Леси из-под утюга недоглаженную рубашку, закричал Андрей в приоткрытую дверь. – Я сейчас, я быстро!

– А завтракать? – подняла она на него обиженные глаза. – Я овсянку с сыром на завтрак сварила…

– Сама ешь свою овсянку! Красивше будешь! – извернувшись, чмокнул Андрей ее в нос, натягивая брюки. – И вечером нас с Илюхой тоже рано не жди, мы в магазин поедем. В этот, как его… В художественный. Где всякие бебихи для рисования продают.

– Слушай, а с Риткой все-таки неловко вышло… Получается, выжили мы ее?

– Так не на мороз же! Она, по-моему, таким выживанием очень даже довольна осталась.

– И все равно – нехорошо. Это ж ее квартира!

– Ой, да какая разница… Ну хочешь, я с Кирюхой договорюсь, и мы у него жить будем? Какая разница, где жить, Лесь? Мне – лишь бы с тобой…

Последние слова он проговорил уже на пути в ванную, потом они потолкались все вместе в прихожей, потом дверь, наконец, захлопнулась, и Леся осталась одна в гулкой квартирной тишине. Побродила по пустым комнатам, зашла на кухню, приподняла крышку над кастрюлей с полезной невостребованной кашей, улыбнулась бездумно. Потом налила себе в большую чашку кофе, плеснула туда сливок, села у окна. Мыслей в голове опять никаких не было. Отказывались они в голове появляться, и все тут. Вместо них перекатывалось там что-то мягкое, теплое, огромное и до невозможности нежное, занимало все пространство вокруг. И ничего не хотелось делать. Хотелось просто сидеть вот так и растягивать губы в улыбке. Час сидеть, два сидеть, три сидеть. Медленно вставать, снова наливать себе кофе и снова садиться у окна с пустой и легкой как перышко головой. Она и забыла, что существует в природе замечательное женское и человеческое состояние – быть любимой. И любить. И не тревожиться безнадежным одиночеством. А организм не забыл, оказывается. Ишь как нежится в наплывшей беззаботности, словно торопится наверстать упущенное. Хотя, наверное, можно эту беззаботность и обозвать как-ни будь обидно – леностью и глупостью души, например. Душа ж по определению обязана трудиться да напрягаться до изнеможения каждую жизненную секунду. Но это пусть тот обзывается, кто может позволить себе взять и поплавать в этом состоянии в любое удобное время, и плавает частенько, кстати, не отдавая себе в этом отчета. И не ценит. А она теперь знает, какова на вкус эта беззаботность. И какова она на ощупь. И на запах. От нее счастьем пахнет, поцелуями да ночными радостными безумствами, а еще тихим одиноким утром, овсяно-сырной кашей и хорошим крепким кофе. В общем, обыкновенной счастливой женской жизнью пахнет. А еще – у нее счастливые Илькины глаза, вспыхнувшие радостным ожиданием обещанной поездки в магазин за «художественными бебихами», как их неуважительно давеча обозвал Андрей.

* * *

– … Илюха, я твоей тетке сегодня предложение сделал! – обернулся Андрей к мальчишке, притормозив у школьного крыльца. – Ты как вообще к этому относишься? Не против?

– А Леська что? – поднял он на него большие светлые глаза.

– А тетушка твоя с предложением согласилась! – придав голосу немного смешливой церемонности, важно кивнул Андрей. – Так что будем жить, как умеем… За тобой в котором часу заехать?

– У меня шесть уроков. Часа в три, наверное? А мы правда в магазин поедем?

– А то! Договорились же!

– Только, знаешь, я должен тебя предупредить – там все дорого… Там одна кисточка треть Леськиной зарплаты стоит…

– Да ладно! Не дороже денег твоя кисточка. В три я за тобой заеду. Жди меня на крыльце. Пока!

– Пока…

Выйдя из машины, Илья долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Кто-то легко тронул его за плечо, и он обернулся, ткнувшись взглядом в конопатое лицо бывшего обидчика Селиванова.

– Слушай, Быстров… А кто он тебе, этот мужик? Новый папаня, да?

– Ну да… Вроде того, получается… – пожал плечами Илья, улыбнувшись.