Читать книгу "Трилунье. Острова Луны - Алла Вологжанина"

Надо сказать, проход был отнюдь не тесный. Или это просто худой Карине так казалось. Впрочем, Митька тоже не жаловался – идти боком ему не пришлось. Он пропустил Карину вперед. В темноте звук его дыхания немного… обнадеживал. А ведь темнота была совсем непроницаемой, даже волчье зрение не выхватывало из нее абсолютно ничего. Оно и понятно – все же волку требовался хоть какой-то предмет, выделяющийся на общем фоне, чтобы зацепиться за него взглядом. А тут… Пресловутый «мрак безлунный», только не в качестве присказки, а наяву. Карина или Митька могли, разумеется, осветить путь знаком, но девочке почему-то не хотелось. Мальчику, наверное, тоже, судя по тому, что он не пытался. Да и зачем? Спотыкаться было не обо что, ответвлений коридора не наблюдалось, Но-нор скреб своими лезвиями, обгоняя ребят на несколько шагов.

Чтобы не прокручивать перед глазами недавнюю (всего несколько часов назад, а ощущение, что годы миновали!) гибель Рудо, Карина продолжила размышлять о невозможности углядеть хоть что-то в коридоре волчьим зрением. В темноте волк выхватывает глазом движение – потенциальная добыча или опасность. Сейчас ее окружала не просто темнота, но еще и пустота. Настоящий мрак – это пустота, да. И мрак отчаяния – тоже… А если вдуматься, то она с детства привыкла жить в таком… состоянии. В ощущении своей ненужности, в ожидании предательства. Каждое очередное предательство делало больно, но не удивляло.

– Прекрати сейчас же, – вдруг сказал Митька.

– Что? Я вслух, что ли…

– Почти. Идешь и под нос себе бормочешь. Но очень внятно так. Будешь в депрессию впадать, сотворю знак-другой и водой тебя полью. Чтобы в разум привести.

– Я в разуме, – фыркнула Карина, – я всегда в нем. И я после мамы, Люсии, отца, потом… блин, Диймара совсем не удивлюсь, если ты мне скажешь, что всю жизнь за мной следил, чтобы… ну, не знаю, чтобы «что», фантазию клинит.

– Вот дура же, – невозмутимо сообщил ее затылку друг. – Иди спокойно, я никуда не денусь и ничего такого не скажу. Но если совсем все плохо и впадаешь ты не в депрессию, а в паршивую истерику, то можешь меня, например, поколотить. Глядишь, полегчает.

Карина снова фыркнула и в самом деле с облегчением поняла, что очередной клапан слетел, шлюзы раскрылись. Из глаз лилось соленое. И лучше не думать, что там льется из носа, радоваться наступающему облегчению. И темноте. А то красотка-то она сейчас та еще.

Спасибо феям, в кармане комбинезона нашелся платок. Точнее, в каждом из бесчисленных карманов по платку. Ох уж этот неудобный аспект взросления – становится малость неловко размазывать сопли по груди лучшего друга противоположного пола.

– Минутка соплетерапии is over, – буркнула она. – Прости, Мить, я опять свинья. И спасибо тебе.

Митька усмехнулся, вернее, тихонько засмеялся.

– Это тебе спасибо. Ну что, отпустило тебя от одного только разрешения меня побить, а не от реальных побоев? Меня тобой.

– Как ты сам держишься? – спросила она. – Люська, родители, все остальное.

– Точно хочешь услышать? Тебя держу, вот и…

– А ну, чш-ш-ш! Расщебетались, птенчики, – зашипел вдруг Но-нор. – Прибыли.

Следующие несколько шагов Карина проделала, прислушиваясь не к звукам, доносящимся откуда-то спереди, но к странным ощущениям внутри. Как будто во мраке отчаяния все же что-то брезжило. Там – искра надежды, там – лучик привязанности. Там, сям… Названия этой смеси эмоций она не могла подобрать, хотя на словарный запас не жаловалась.

Появилось новое ощущение, вполне физическое – словно сбоку увеличилось свободное пространство. Ощущение возникло в позвоночнике и настойчиво заставляло поворачивать голову то в одну сторону, то в другую – коридор расширялся, соединяясь с другими снова и снова. Вероятно, все комнаты гостевого дома были опутаны сетью внутристенных ходов. А все эти ходы, как говорил паучерт, в конце концов выходили из стен, соединялись и становились одним-единственным, но очень, очень широким.

Коридор упирался в стену – скорее всего, за ней начинались условно несекретные помещения. Оттуда и доносились странные звуки. Не сами по себе, а необычные для этого места. Как будто кто-то играл на арфе.

В стене, разумеется, скрывался проход. Но-нор ловко вскарабкался по неровно пригнанным друг к другу камням.

– Look, who’s crawling up my wall[3], – пробормотала Карина.

В свое время эта песенка попала в ее плеер из аудиоприложения к учебнику английского языка класса эдак для третьего. Учебником она не пользовалась, а вот песня ей понравилась – за весьма «тяжелую» обработку, надо понимать. Но-нор хоть и был не совсем (а точнее, совсем не) пауком, но все равно – чертовски подходило.

Часть стены аккуратно отъехала, скрылась в глубине оставшихся неподвижными камней. Перед троицей открылся проход. Музыка зазвучала чуть громче.

Они вышли на галерею, опоясывающую круглый зал где-то на уровне низенького второго этажа. Зал был довольно ярко освещен, но ничего увидеть не удавалось, пока они не подобрались вплотную к перилам балкона. Если можно называть их перилами – этакое логическое продолжение грубого каменного пола, только вертикальное.

– Ого! – прошептал Митька, успевший первым. – Не похоже на вечеринку. Ну, или вкусы у них… специфические.

Карина не могла не согласиться.

Из середины зала, прямо из пола где-то на четверть выступал огромный шар. Приглядевшись, Карина поняла, что это не являлось шаром в обычном понимании слова. В провале пола клубился золотой, подсвеченный откуда-то снизу туман. Его завихрения то и дело нарушали шаровидную форму, норовя отделиться от общей массы и раствориться в воздухе зала. Ничего подобного девочке прежде видеть не доводилось, но не это притянуло ее взгляд и теперь не отпускало.

Над шаром в воздухе зависла Арина.

Вернее, Арисса. Мама.

Зависла совсем не так, как пару часов назад, когда мчалась по воздушным ступеням, чтобы усыпить дракона.

Лицо ее было запрокинуто так, что девочка могла сделать то, что до сих пор ей толком не удавалось, хоть и хотелось до ужаса. Рассмотреть каждую черточку Карина чуть не застонала, поняв, что воспоминания о маминой внешности у нее сохранились самые невнятные. Арисса до смешного походила на своих старших сестер – те же тонкие, чуть острые, удивительно гармоничные черты лица. Но в то же время отличалась – слишком широко расставленные глаза, другая форма надбровий – не изгиб, но разлет, – довольно длинный «мыс» волос выходил на лоб. В нормальном ракурсе лицо у нее имело форму сердца. Наверное, она была самая красивая из сестер.

Впрочем, сейчас определить степень красоты Ариссы было невозможно. И сравнить ее с сестрами – тоже. Она вообще не выглядела живым человеком. Казалась тонкостенным стеклянным сосудом, который был отлит точнейшим образом по форме человеческого тела Великим Мастером, никак не меньше. Золотой туман, тот же, что клубился внизу, заполнял этот сосуд сверху донизу, от крошечных пяток до аккуратной макушки, где прямой пробор словно упирался в поднятые волосы. Глаза – и белок, и зрачок, и радужка – тоже были залиты туманным, беспокойным золотом.