Читать книгу "Третьяков - Анна Федорец"

По-видимому, 1854—1855 годы были периодом расцвета Николо-Толмачевского кружка — и теплых, заботливых отношений между его членами. Тогда же, в начале августа 1855 года,

А.А. Медынцев пишет Третьякову: «... благодарю тебя, безценный, добрый и любезной друг мой Павел Михайлович за все твои ласки, радушие, усердие и доброе расположение, оказываемые тобою во время моего отсутствия моей семье. Благодарю тебя еще раз, — благодарю сердечно — искренно. Желаю, надеюсь и прошу Господа, чтобы взаимно дружеския отношения наши не прекращались — навек, но чтобы упрочивались и утверждались любовию более и более»355.

Во время собраний приятели курили кнастер — крепкий трубочный табак, и пили чай с ягодами. А.А. Медынцев в августе 1855 года пишет П.М. Третьякову с Нижегородской ярмарки: «... я надеюсь, что на Толмачевской даче все идет по-прежнему, и ягоды к чаю, вероятно, приносятся так же. А быть может, не выдумали ли вы еще что-нибудь? — то не мешаю вкусу вашему, дай Бог на здоровье»356.

Как уже говорилось, с момента образования Николо- Толмачевского кружка в центре внимания его членов были вопросы литературы и театра. Со временем — как знать, не под влиянием ли «тишайшего» Павла Михайловича? — участники кружка начинают коллекционировать живописные произведения. Первые из них приобретались на рынке возле Сухаревой башни, где по воскресным дням кипел бойкий торг. Вот как описывает этот рынок московский купец И.А. Слонов: «... у Сухаревой башни, на всем пространстве большой площади, каждое воскресенье бывает большой базар, привлекающий покупателей со всех концов Москвы. Для этого в ночь с субботы на воскресенье, как грибы после дождя, на площади быстро вырастают тысячи складных палаток и ларей, в которых имеются для бедного люда все предметы их немудрого домашнего обихода. Этот многолюдный базар, известный под названием ‘‘Сухаревки”, раньше славился старинными вещами, продававшимися с рук»357.

А.П. Боткина, изучавшая документы отца, пишет: «... в эти годы Павел Михайлович ходит на Сухаревку и покупает эстампы и книги. В его карманной книжке за 1853 год мы читаем запись — “покупка картин”. Это явно не картины маслом. Это цены доказывают: 8 рублей, 3 рубля, 75 рублей за 8 штук. Но ходит он часто, в июле он был там пять раз»358. Радостью от приобретений Третьяков делится с Медынцевым. К сожалению, его собственных писем не сохранилось, однако об их содержании отчасти можно судить по ответным посланиям А.А. Медынцева. Так, Алексей Алексеевич, находившийся на Нижегородской

Макарьевской ярмарке, 8 августа 1853-го отвечает на одно из писем Павла Михайловича: «... благодарю тебя за память, без- ценный друг мой Паша, благодарю и за дружеское извещение, которому я рад от души; не говоря уже о дешевизне приобретения, радует меня более то, что желаемое тобой сбылось... Как я завидую тебе, что ты навещаешь Бахареву-сугиню, и желал бы скорее взглянуть на твои приобретения»359.

Павел Михайлович не был единственным из приятелей, кто покупал картины. Приобретали их и другие члены Николо- Толмачевского кружка. А.П. Боткина свидетельствует: «... покупали также картины Медынцев, Жегин, Шиллинг, которые не составляли галерей, а только украшали свои комнаты. Медынцев — может быть, даже в целях перепродажи»360. Имена Жегина, Медынцева и Шиллинга как коллекционеров художественных произведений время от времени встречаются также в переписке Третьякова с живописцами. Они, как и П.М. Третьяков, стали частью художественного мира и как таковые, были знакомы со многими художниками. К примеру, художник

А.А. Риццони в письмах Павлу Михайловичу передает поклон Т.Е. Жегину361, а А.Г. Горавский — братьям Медынцевым362. Тот же Горавский, который в 1867 году приобрел для П.М. Третьякова одну из картин художника Л.И. Соломаткина, пишет: «... только я не говорил, что Вы покупаете, а что г-н Жегин, ибо неловко было, — а просто, как будто я покупал для своего знакомого »363. В 1862 году, отправляя на Лондонскую выставку несколько своих картин, Павел Михайлович пишет ответственному за организацию выставки Ф.И. Иордану: «... мои картины уложены в одном ящике и кроме их послан ящик с картиной г. Якоби “Разнощик”, принадлежащий г. Шиллингу»364.

Вообще, трудно сказать, в какой мере собирательство П.М. Третьякова в 1850-е годы отличалось от собирательства его приятелей того же периода. Скорее всего, все они действовали примерно одинаково. Необходимо помнить, что вплоть до 19 января 1859 года Павел Михайлович находился под опекой со стороны назначенных его батюшкой лиц и был весьма ограничен в средствах. Поэтому его собрание было лишь коллекцией разрозненных произведений, «украшавших комнаты». Галереи как таковой в этот момент еще не существовало даже в замыслах Павла Михайловича. В 1850-е П.М. Третьяков был отнюдь не крупным галеристом, но лишь пробующим свои силы коллекционером, еще не решающимся на большие покупки.

Кроме того, на протяжении многих лет он выступал еще в одной ипостаси: посредника между художниками и покупателями художественных произведений. Судя по переписке Третьякова с живописцами, активность его действий в этой ипостаси была поначалу гораздо выше, нежели в составлении собственного собрания. Та же Боткина, повествуя о конце 1850-х годов, пишет: «... устанавливаются дружеские взаимные услуги. Павел Михайлович старается привлекать художников к сотрудничеству в собирании картин и за это помогает им продавать их вещи, делается посредником между ними и любителями »365. Так,

А.П. Боткина цитирует письмо А.Г. Горавского Третьякову: «... Алексею Алексеевичу пандан я согласен отдать за сто рублей серебром; только не мешало бы ему заодно уж оставить и остальные за собою, как, напр., “Фриштык” и другую маленькую. Впрочем, добрый Павел Михайлович, Вы как хотите, так и поступайте». Далее Боткина делает вывод: «Медынцев эти вещи, по-видимому, купил. Павел Михайлович в своей карманной книжке записывает расчет с Медынцевым»366.

Члены Николо-Толмачевского кружка увлекаются театрами, музыкой, литературой. «... Конечно, все это молодо, незрело. Молодые люди поверяют друг другу свои впечатления, удачи и ошибки, пишут шуточные стихи, дают друг другу прозвища»367, — с некоторой завистью пишет многомудрая Боткина. Видимо, у нее такого кружка, как у отца, никогда не было... Прозвища приятелям «присваивал» все тот же Алексей Медынцев. «Павел Михайлович, хотя и не старший по возрасту, но очень положительный, застенчивый и целомудренный, звался архимандритом»368, а в некоторых случаях — «отцом пустынножителем Павлом Непростовым»369. В.Д. Коншина

А.А. Медынцев величал Вольдемаром. Сергея Михайловича в одном из писем он именовал «... молчаливейшим чрез меру, Мольеровским скрягой на слова, но любезнейшим другом моим Сережей» и посылал ему поклон «... от Самаго Нижняго-Нова- Города, вплоть до его кабинета »370. Сам себя Алексей Медынцев называл «ходячим сборником стихов и рифм »371. Действительно, в отличие от П.М. Третьякова и Т.Е. Жегина, быстро забросивших неудачные поэтические опыты, А.А. Медынцев являлся «поэтом» кружка.

Николо-Толмачевский кружок был одним из важнейших факторов, влиявших на интересы и приоритеты Третьякова- галериста, постепенно «вылупляющегося» из Третьякова- собирателя.