Читать книгу "Наполеон, или Миф о "спасителе" - Жан Тюлар"

Преодоление экономического кризиса

В 1801 году еще можно было сомневаться в прочности режима. Да, якобинцы и роялисты потерпели серьезное поражение. Весть о победе при Маренго уничтожила в зародыше заговоры, которые плели некоторые неуверенные в завтрашнем дне брюмерианцы. Армия, несмотря на происки кучки генералов, сохраняла спокойствие. Парижские предместья, по заверениям Фуше, не вызывали опасений. И все же стоило какому-нибудь уличному восстанию объединить оппозиционные силы, и оно смело бы консульское правительство. Больше всего на свете Бонапарт боялся голодного бунта. Ни Людовик XVI, ни монтаньяры так и не смогли найти от него действенного средства. Насилие? «Солдаты не любят стрелять в женщин, которые кричат у хлебных лавок с детьми на руках», — заметил Наполеон в одном из писем. Урожай 1799 года оказался скудным, и цена на мешок муки резко подскочила. Однако в июне все возвратилось на круги своя. Известие об очередной победе (при Маренго) совпало со снижением цен на хлеб. От прошлогодней дороговизны остались лишь воспоминания.

Однако к весне 1801 года хлеб вновь вздорожал по всей территории Франции. К концу года его цена достигла в столице 18 су за 4 фунта, что было рабочим явно не по карману. Жители парижских окраин, где хлеб стоил еще дороже, ездили за покупками в город, что способствовало углублению продовольственного кризиса. С четырех утра у булочных выстраивались огромные очереди. На улице Сент-Оноре нападению подвергся обоз с продовольствием. В провинции грабежи стали реальностью повседневной жизни. В Марселе, Лилле и Амьене магазины охранялись армейскими подразделениями. На перекрестках и на рынках появлялись велеречивые ораторы, возлагавшие ответственность за сложившееся положение на правительство. В воздухе запахло грозой, когда к голоду добавилось общее обострение экономической ситуации, выразившееся в росте безработицы в Лионе, Руане и Седане. В докладах префектов говорилось о неустойчивости в настроениях масс. Казалось, возвращаются худшие времена террора. Общественное сознание воспринимало свертывание торговли между Францией и Англией как результат не только спада производства, но и страха перед тотальной нищетой. Надо было принимать срочные меры.

После непродолжительного колебания Бонапарт вызвал к себе 27 ноября министров полиции и внутренних дел, четырех государственных советников: Крете, Дефермона, Редерера и Реаля, а также префекта полиции Дюбуа. Прессе велено было хранить молчание. «Голод — это такая тема, на которую никому не дано говорить с народом безнаказанно», — напомнил Шапталь. Постановлением от 30 ноября пяти банкирам поручалось доставлять в Париж от сорока пяти до пятидесяти пяти тысяч центнеров зерна ежемесячно. Вскоре их сменила компания, основанная финансистами Увраром и Ванлербергом.

«Бонапарт, — вспоминает в своих мемуарах Уврар, — знал, что голод нередко влечет за собой волнения и бунты. Опасные для старых правительств, они во сто крат опаснее для новой власти. Он чувствовал, что теряет популярность, видел, что его авторитет погибнет, если он не пресечет голодные бунты, но понимал также, что скомпрометирует себя, если прибегнет к силе. Ему необходимо было любой ценой выйти из тупика. Вот почему он с такой готовностью согласился на наши предложения!»

Уврар и Ванлерберг предложили за два процента комиссионных закупить в английских и голландских портах весь уже доставленный туда груз пшеницы и переправить его в Гавр. «Результаты не заставили себя ждать, успех оказался таким очевидным, поступления в порты Гавра и Руана такими значительными, что менее чем за три недели все опасения рассеялись. Этого оказалось более чем достаточно, чтобы ликвидировать нависший над страной голод!» О важности достигнутого при этом психологического эффекта свидетельствует одно из донесений префекта полиции: «Эти поставки благоприятно сказываются на обстановке, способствуют снижению цен на зерно и муку и явно успокаивают иные горячие головы». Цену на хлеб удалось удержать ниже критической отметки в 18 су и нормализовать хлебную торговлю. Париж избежал голода.

В столице возобновились общественные работы, бедняков кормили благотворительным супом, помогая рабочему люду пережить зиму. Некоторым испытывавшим финансовые трудности мануфактурам Парижа, Лиона и Амьена были выделены беспроцентные кредиты. «В нынешних условиях Банк ведет себя слишком осмотрительно, — писал Бонапарт одному из его управляющих, Перрего. — Он мог бы приносить больше пользы». Первый Консул поощрял деятельность Коммерческой дисконтной кассы, контролировал другие финансовые учреждения (Коммерческий банк, Территориальный банк, Кассу Лафаржа, Общество наличного расчета), восполняя их наличность посредством акционерных обществ.

К концу 1802 года кризис пошел на убыль. Похоже, Бонапарту удалось то, что оказалось не под силу Людовику XVI и Революции. Правда, не было принято никаких мер для преодоления некоторого спада производства. Впрочем, речь шла не столько о действительном товарном дефиците, сколько о панике. История сохранила воспоминание лишь о победе Первого Консула над голодом и безработицей. В глазах общественности эта победа была куда важнее победы при Маренго, а ее психологический эффект мог сравниться разве что с заключением Амьенского мира.

Глава IV. КОРОНОВАННЫЙ ВАШИНГТОН

«После Маренго, — пишет Тибодо, — уже ни о чем не говорили, кроме как о наследственных и династических правах, о необходимости сильного правительства, об ослаблении влияния других государственных учреждений, прежде всего — Трибуната, а также о том, что настало наконец время консолидации общества. Министр внутренних дел Люсьен Бонапарт был одним из наиболее убежденных проводников этих идей, Редерер укреплял их силою своего философского ума, а Та-лейран — единодушной поддержкой кабинета министров».

Общественность выступала за усиление властных полномочий Первого Консула. Что скрывалось за всем этим? Поиски оптимального варианта или угодничество? Бонапарт хранил молчание. Люсьен чуть было не испортил дело, опубликовав в октябре 1800 года «Параллель между Цезарем, Кромвелем, Монком и Бонапартом». Брат подверг его опале и отправил послом в Мадрид, назначив министром внутренних дел Шап-таля. И все же, поддерживаемая людьми из окружения Бонапарта, подкрепляемая посулами, данными в свое время брюмерианцам, идея упрочения консульской власти пускала все более глубокие корни. В 1802 году она приняла очертания пожизненного консульства, а через два года — Империи.

«Надо, — говорил Бонапарт Тибодо, — чтобы формы правления в соседних государствах приблизились к нашей или чтобы наши политические институты пришли в относительное соответствие с теми, которые сложились у них. Между старыми монархиями и новой Республикой существует дух противоборства. В этом — причина всех наших европейских раздоров».

Так, во имя прочного мира, была обоснована необходимость возрождения монархии. Выражение «формы» употреблено Бонапартом не случайно. Завоевания Революции должны были остаться в неприкосновенности, но имело смысл подумать об изменении внешнего облика исполнительной власти, о придании ей видимости соответствия той, что существовала в других европейских государствах. Вся эта кампания была организована как выражение признательности Первому Консулу за успехи, достигнутые им за два года в области внутренней и внешней политики. Однако это надо было провести через голову «политического класса», всегда готового воззвать к народу. Процедура выборов VIII года проходила еще в соответствии с революционными принципами. Выборы X и XII годов вылились уже в настоящий плебисцит.